"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

Служба у Николы только что кончилась; народ хлынул на площадь; свечи
были потушены, и дьякон Иван Федорович велел сторожу запирать церковь.
Стоя на паперти, с изумлением заметил он старых своих знакомых - боярина
Михаила Матвеевича Лыкова с племянником Иваном Сергеевичем, которые несли
на руках кого-то живого или мертвого - Бог весть. Лыковы давно уже
скрылись в воротах дворца князя Юрия, а гостунский дьякон все еще
продолжал смотреть им вслед, заслонив рукою глаза от зимнего солнца.
Кругом уж гудел народ.
- Помер князь Юрий, батюшка наш, помер!
- Помер заступник убогих!
- Убили лютые вороги! Извести хотят царское семя!
- Нишкните! - крикнул дьякон, сбегая со ступеней паперти. - Вишь,
Лыковы-то и назад идут.
Он узнал, что князь Юрий жив, только сильно голову разбил, и
поклонился князю Лыкову в пояс:
- Сделай милость, князь, отведай у меня на печатном дворе хлеба-соли,
дай послушать твоих речей мудрых... Горазд беден я духом, а люблю свет
учения, премудрость Божию, паче жизни люблю.
Лыковы переглянулись. Иван Сергеевич сказал дяде:
- А для че, дядюшка, не пойти нам к дьякону? Он же нам покажет и
книгу дивную "Деяния апостольские", что весною напечатал, и "Часовник",
что, сказывают, к концу идет, и станки, и приборы печатные - дело
затейное, дядюшка...
Михаил Матвеевич согласился.
Сквозь толстую стену, в узкую калитку с полукруглым сводом вошли они
в печатный дом. По случаю праздника там не работали, но дьякон открыл
дверь в палату, где с утра до ночи грохотали валики и нажимы печатных
прессов, и показал молодому Лыкову с гордостью на груду громадных листов,
испещренных затейливыми буквами, черными и неровными строками, показал на
станки, темневшие неподвижно посреди груды бумаг, с винтами и тяжелыми
прессами.
Он улыбался; он весь светился восторгом и гордостью, открывая
заветную дверь.
- Любишь ты свое дело, Иван Федорович? - спросил боярин Лыков.
Князь Иван Лыков молчал; серые глаза его, полные пытливой мысли,
впились в станки, темневшие в глубине.
- Люблю паче жизни, боярин, - сердечно сказал Иван Федорович, - да и
не я один! Послал мне Господь товарища! Эй, Петруша! Тимофеич, тут ли ты?
Строгие глаза дьякона вглядывались в полутьму угла. Оттуда поднялась
голова с шапкою спутанных черных волос.
- Тут я, - отозвался тяжело и угрюмо помощник Ивана Федоровича
Мстиславец. - Где мне еще быть?
- Что делаешь, Петруха?
- Краску глядел. Вишь ты, краска вчера была очень густа.
И, переваливаясь, выполз он в полосу света, огромный, мохнатый,
угрюмый, похожий на медведя.
- Не ест, не пьет, а все вокруг станков вертится, - засмеялся
дьякон. - Пойдем, Петруха, хоть малость перекусить. А ты, Иван Сергеевич,
батюшка, коли хочешь, приходи завтра на печатное наше дело поглядеть.
Вчетвером уселись они за стол в соседнем тесном покое, а дьяконица