"Игорь Алимов. Не там проснулся" - читать интересную книгу автора

ощущая, как тягучий, страшный мрак предчувствия чего-то непоправимо ужасного
на глазах отступает. - Китайский волейбол в последние годы стал очень
сильным и жестким, но и наши не лыком шиты, ведь их генеральный спонсор -
книжный концерн "Олма-Азбука", а "Олма-Азбука" - это триста двадцать пять
томов собраний сочинений классиков в день... - Иван едва успел надавить на
кнопку и провалился во мрак рассеяния.
...Очнулся Концов тогда, когда день уже клонился к закату, - он
обнаружил себя на полу в кухне, а рядом валялся злосчастный пульт от
телевизора, высохшая тапка и черная от кофе сигарета. Во всем теле царила
какая-то вялость, от предвкушения радостного рабочего дня не осталось и
следа, а в голове неясными облаками бродила тягучая муть.
- Ну и приснится же... - пробормотал Иван и уцепился за табуретку,
поднимаясь. - Не, нах этого Курицына, где он там, в ведро его, в ведро! Где
он, мерзавец? - Концов пробрался в спальню и, кряхтя, склонил мужественный
торс к полу у кровати: принялся длинными пальцами шарить в темном углу,
искать поганую книжку. - Сейчас мы его... Ага!
Ну точно - Курицын. Про матадора и все такое. Там еще ихние космонавты
наших в гэобразной позиции прямо в скафандрах... Нет, ну вообще-то смешно,
да-да, чистый постмодернизм, кондовый, домотканый, наш. Курицына кто ж
обидит? Курицын говна не напишет. Так, может, не выкидывать? Мало ли чего
приснится... Нет-нет, выкинуть-выкинуть! Такие глюки после него, будто
грибов нажрался.
Концов извлек книжку на свет божий, перевернул лицом к себе...
"Вячеслав Курицын. Мой Пушкин"...
И ниже: "Модный журналист Курицын сделал всех на их же собственном
поле, он показал и доказал, что нельзя знать про Пушкина слишком много или
слишком мало, а главное - нельзя знать про Пушкина всего..."
Концов почувствовал, как холодный, мерзкий, противный пот сызнова
струится по лбу.
Вчера! Тут! Был! "Матадор на Луне"!!!
Пушкин...
Видный критик Концов обессиленно опустился на разворошенную кровать и
уставился на обложку.
Ладно. Предположим, я вчера съел чего-нибудь такого. Сволочи из
"Кампомоса" подложили дерьмо какое-нибудь в колбасу, а сказали - сыр.
Нажрался я этого сыра, и с утра у меня крыша поехала. Вижу фигню всякую,
дворцы культуры и прочую хрень. Вон и Курицын - а туда же: мой Пушкин. Да...
Хорошо, предположим. Значит, что? Значит - надо к людям! Люди увидят, что я
какой-то не такой, и скажут: ну ты совсем рехнулся, мужик, у тебя, брат, не
все дома. Люди - они подтвердят, они такие. Народ не даст соврать.
Надо сказать, что у видного критика Ивана Концова слова практически не
расходились с делом. Концов был человек поступка. Поступка решительного и
смелого. Он сам выстроил себя из совершенно никого, из простого, можно
сказать, деревенского паренька с рабочей окраины, сам привил себе вкус к
высокому, а уж потом и к постмодернизму, и если ниспровергал кого за
бездарные писания, то решительно, бесповоротно и до конца. Не родился еще
такой русскоязычный сочинитель, которого Концов бы не спихнул с
прозреваемого пьедестала - уж коли за то взялся. Концову только дай, за
глаза говорили знакомые. Редкий он человек, Иван Концов, эх, мало,
по-настоящему мало еще у нас таких, как он.