"Татьяна Алферова. Коломна. Идеальная схема" - читать интересную книгу автора

торговался, как с уличной девкой. Почему она стерпела, не выгнала, не
надавала оплеух. Так растерялась, что не сразу поняла, к чему тот клонит,
правда, очень уж неожиданно - ей, порядочной женщине такие намеки. Себя
уговаривала, что ничего не произнесено, что показалось. Какое там,
показалось, все прозрачно. Стерпела, а теперь поздно. Мужу и Пете рассказала
о намеках Копейкина сгоряча и подробно, надеялась, что они сделают
что-нибудь. Они промолчали. Тоже растерялись. Так надо было им оплеух
надавать. Что бы изменилось? Но откуда Петя знает о Самсонове? Не врет ли,
что тот - красный? Что за игру ведет? То есть, им, Петей играет кто-то. Кто?
Мог ли Петя убить Самсонова по каким-то своим причинам, не связанным с
Любой, или их общим делом? Вряд ли, слишком осторожен, слишком рассудителен.
Но мог не сам убить, а нанять кого-нибудь. Сплошные предположения. С другой
стороны, Петя ничего плохого лично Катерине не сделал, разве что не оправдал
ожиданий, не заступился. А как? Схватил бы пистолет и ринулся за Копейкиным?
В конце концов, это дело Сережи. Но муж абсолютно беспомощен в практических
делах. Глупо. Кинжал, пистолет - романтизм сплошной. Катерина не могла
объяснить себе, почему злится на Гущина и жалеет мужа. Вот-вот должен был
вернуться Павел Андреевич из деловой поездки, необходимо быстро решить,
говорить ли ему, что говорить. А решать-то не придется, с убийством все
изменилось, вопрос о деньгах, мастерской - все это детский лепет.
Договориться со следователем? Нет, ее вынуждают делать то, что не нужно. Не
потому, что ей противно и не представить даже, нет. Это все не нужно, это
ничего не изменит. Иван Гаврилович шантажирует, а если разобраться? Чем
может угрожать? Сережа под подозрением? Чушь. Петя? Да, и черт с ним. И тоже
чушь. Надо переговорить с Петей без Сергея Дмитриевича. Он должен разъяснить
странности, он, а не Катерина. Что она сама такого сделала - ключ Любе дала.
А Петя темнит, знает больше, чем показывает. Самое главное, отчего же Любашу
не спросят, она жива, не помешалась, в состоянии ответить. Или помешалась, с
мышами этими... Должно быть, следователь спрашивал, ездил же в больницу. Все
он знает, так и есть, Катерину запутывает. Ничего, ничего, боялись мы тебя,
как же. Решил, что на кисейную барышню напал, но она себя покажет. Ничего у
него нет против них. Чушь.

Друзья сидели на Канонерской в "Катиной" комнате, разговор не клеился.
Комната постарела и погасла, как переставшая следить за собой женщина. На
столике, на зеркале пыль, но дело не в том, не в пустой вазе без цветов.
Комнату перестали любить, и сразу все изменилось, и складки гардин, и
мерцание неяркой люстры. В квартире холодная тишина, мышь не звенит чашкой
на кухне, лишь за окном ветер посвистывает, внутрь не просится. Деревья во
дворике облетели, уже выпадал снег, оставив по себе топкую грязь, на
штукатурке флигеля показались первые разводы. Наводнения в эту осень не
случилось, Колчин и в том усмотрел дурной знак, хотел проверить, будет ли
затапливать полуподвал при наводнении, не обманул ли их хозяин. Лодку у
дебаркадера убрали, но ничего не переменилось к лучшему, напротив, все
больше запутывалось. Сергей Дмитриевич знал, что с ним поступают
несправедливо, скверно, причем, самые близкие, но в чем несправедливость
состоит, затруднялся сформулировать. Гущин приказным тоном, а только так и
можно было сейчас обращаться к Колчину, распорядился:

- Перейдем в лабораторию. Здесь ты слишком расслабляешься.