"Татьяна Алферова. Коломна. Идеальная схема" - читать интересную книгу автора

всех, жена померла, ударился в пьянство, на работе сократили, сыну надоело
такого папашку терпеть, а больше не сыну - невестке, они отца отправили в
комнату, где нельзя жить, вот Профессор и осел в общине. Квартплаты никакой,
жизнь в свое удовольствие, нормально, да, теперь еще водка казенная, а
Профессор носом крутит. Ну, они ему покрутят, сегодня Юра распоряжается. Так
вот. Володина скороговорка иссякла, как только канистры наполнились. Он живо
подхватился, откланялся и выветрился вместе с запахом общины.

Николай прошел по комнатам, Любы нигде не было видно. Пусть обижается,
надоело. Что у женщин манера такая неприятная - обижаться. Ей же хуже. Пора
домой, ужинать, внимать теще и спать. Воздух во дворе дышал печалью, грузное
солнце с трудом удерживалось на краешке крыши. Высокий сутулый Профессор
уныло слонялся вокруг мусорных баков, борода его поникла, словно утратив
разом лохматые буйные жизненные соки, волосок жался к волоску, шепча: "И это
пройдет", но Профессор не слышал. Под черным платаном сидела черно-белая
собака, неодобрительно поглядывая на людей, и тут же возвращалась к
первоначальной цели: стеречь пегую кошку, нагло разлегшуюся на нижней ветви.
Хамство кошки повергало собаку в глубочайшую депрессию, даже хвост не шуршал
по обнажившемуся асфальту. Кошка щурилась и, единственная во дворе, не
испытывала печали, а была отменно цинична и довольна собой. Николай на ходу
кивнул Профессору и отправился пешком до Сенной. Метро у Балтийского вокзала
он не любил. Солнце недолго балансировало на крыше, скатилось и провалилось
за дом. Жизнь, наверное, продолжалась.

В понедельник, а следующий день оказался самым настоящим понедельником,
пасмурным, ветреным, мелочно злобным к горожанам, Николай поехал в
мастерскую довольно поздно. У дверей дворницкой, оббитой белыми оконными
наличниками - не иначе, тоже влияние женщины - свернувшись запятой, лежала
лайка Мика и угрюмо взирала на мир. Мир, предоставленный этим двором, она не
одобряла. Из-за дверей не доносилось ни звука, община отдыхала. Мелкая
снежная пыль оседала на черно-белой шкуре собаки и не таяла. Николай
поежился, зашел в свой подъезд, дверь с клочками вылезшего из обивки войлока
оптимизма не прибавила.

Любы в доме не было, не ее час; для работы поздно, для Любы рано.
Нестерпимо хотелось не работать, ни красить, ни окантовывать готовые
картинки, ни разбирать полки - ничего этого не хотелось. Николай решил
пошататься по каналам и дворам, в такую погоду много не выходишь, руки
замерзнут, если делать наброски. Но другие перспективы казались еще хуже.
Все казалось хуже.

У Аларчина моста встретил Валю-фотографа, перекинулся с ним парой фраз,
разошлись. На подходе к Офицерской улице столкнулся с Ладыкой, книжным
графиком, пока шел обратно к Театральной площади, увидел еще трех знакомых.
Обитатели художественных мастерских, каких насчитывалось немало в этом
районе, дружно выбрали для прогулок самую мерзопакостную погоду, или
понедельник был виной, напомнив о несовершенстве мира и вызвав желание
сделать еще хуже хотя бы себе, если нельзя другому. На горбатом
Ново-Никольском мосту у Никольского собора состоялась малопрогнозируемая
встреча с соседом Володей, бледным членом общины. Тот клонился к ограде,