"Татьяна Алферова. Коломна. Идеальная схема" - читать интересную книгу авторавсех, жена померла, ударился в пьянство, на работе сократили, сыну надоело
такого папашку терпеть, а больше не сыну - невестке, они отца отправили в комнату, где нельзя жить, вот Профессор и осел в общине. Квартплаты никакой, жизнь в свое удовольствие, нормально, да, теперь еще водка казенная, а Профессор носом крутит. Ну, они ему покрутят, сегодня Юра распоряжается. Так вот. Володина скороговорка иссякла, как только канистры наполнились. Он живо подхватился, откланялся и выветрился вместе с запахом общины. Николай прошел по комнатам, Любы нигде не было видно. Пусть обижается, надоело. Что у женщин манера такая неприятная - обижаться. Ей же хуже. Пора домой, ужинать, внимать теще и спать. Воздух во дворе дышал печалью, грузное солнце с трудом удерживалось на краешке крыши. Высокий сутулый Профессор уныло слонялся вокруг мусорных баков, борода его поникла, словно утратив разом лохматые буйные жизненные соки, волосок жался к волоску, шепча: "И это пройдет", но Профессор не слышал. Под черным платаном сидела черно-белая собака, неодобрительно поглядывая на людей, и тут же возвращалась к первоначальной цели: стеречь пегую кошку, нагло разлегшуюся на нижней ветви. Хамство кошки повергало собаку в глубочайшую депрессию, даже хвост не шуршал по обнажившемуся асфальту. Кошка щурилась и, единственная во дворе, не испытывала печали, а была отменно цинична и довольна собой. Николай на ходу кивнул Профессору и отправился пешком до Сенной. Метро у Балтийского вокзала он не любил. Солнце недолго балансировало на крыше, скатилось и провалилось за дом. Жизнь, наверное, продолжалась. В понедельник, а следующий день оказался самым настоящим понедельником, мастерскую довольно поздно. У дверей дворницкой, оббитой белыми оконными наличниками - не иначе, тоже влияние женщины - свернувшись запятой, лежала лайка Мика и угрюмо взирала на мир. Мир, предоставленный этим двором, она не одобряла. Из-за дверей не доносилось ни звука, община отдыхала. Мелкая снежная пыль оседала на черно-белой шкуре собаки и не таяла. Николай поежился, зашел в свой подъезд, дверь с клочками вылезшего из обивки войлока оптимизма не прибавила. Любы в доме не было, не ее час; для работы поздно, для Любы рано. Нестерпимо хотелось не работать, ни красить, ни окантовывать готовые картинки, ни разбирать полки - ничего этого не хотелось. Николай решил пошататься по каналам и дворам, в такую погоду много не выходишь, руки замерзнут, если делать наброски. Но другие перспективы казались еще хуже. Все казалось хуже. У Аларчина моста встретил Валю-фотографа, перекинулся с ним парой фраз, разошлись. На подходе к Офицерской улице столкнулся с Ладыкой, книжным графиком, пока шел обратно к Театральной площади, увидел еще трех знакомых. Обитатели художественных мастерских, каких насчитывалось немало в этом районе, дружно выбрали для прогулок самую мерзопакостную погоду, или понедельник был виной, напомнив о несовершенстве мира и вызвав желание сделать еще хуже хотя бы себе, если нельзя другому. На горбатом Ново-Никольском мосту у Никольского собора состоялась малопрогнозируемая встреча с соседом Володей, бледным членом общины. Тот клонился к ограде, |
|
|