"Вадим Александровский. Записки лагерного врача " - читать интересную книгу автора

четвертый нужно было сдавать 30 августа. Вечером, вызвав меня, начальник
курса полковник Куликов пошел со мной в академический отдел контрразведки.
"Вы такой-то?" - "Так точно!" - "Вы арестованы, вот ордер". И я увидел
под носом какую-то бумажку. "Как арестован?! За что??!" - "Там увидите..."
С меня содрали погоны, вырвали с мясом кокарду, и я пустился в долгий и
тернистый, почти шестилетний путь.
Первую ночь в тюремном боксе я спал как убитый. Обвинили меня по статье
58-10, часть 1. Обвинение было совершенно нелепым. После пяти с половиной
месяцев следствия, двух судов, после скитаний по камерам двух тюрем, после
осуждения на 10 лет меня с ленинградским этапом 58-й статьи, около 200
человек, в один "прекрасный" день февраля 1950 года погрузили в телячий
эшелон со всеми его конвойно-шмонно-собачьими атрибутами и отправили, как
чуть позднее выяснилось, в Архангельскую область, в Каргопольлаг.
Обстановка в этапе была примерно такая, какой ее увидел и описал
В.Ажаев в своем "Вагоне". Правда, в отличие от него ехали мы до станции
назначения всего лишь 7 суток и не успели в полной мере испытать всех
прелестей такого путешествия. О своем состоянии говорить не хочу. Скажу
только, что самым ужасным для меня было то, что я не успел получить диплом,
что я неполноценный врач. И это преследовало меня в течение всего срока,
хотя в последующей моей лагерно-врачебной деятельности отсутствие диплома не
имело значения. Полный курс обучения мне все-таки дали возможность пройти.
Хуже было бы, если бы меня посадили на третьем курсе...
Итак, на седьмой день пути наш эшелон выгрузили под рев конвоиров и
собачий лай на станции Кодино, недалеко от Архангельска. В этом поселке
дислоцировалось Обозерское отделение Каргопольлага с несколькими лагпунктами
окрест.
Повели нас на главный, 3-й лагпункт, а там, в его зоне, загнали в
карантин, в барак, обнесенный дополнительным высоченным забором. В карантине
предстояло нам сидеть 21 день (срок инкубации брюшного тифа).
В бараке стояли двухъярусные нары-вагонки, была печка с длинной
жестяной трубой, источавшая тепло. Параш не было, а в зоне карантина имелось
новенькое, видимо, только что сооруженное из свежих досок отхожее место.
В дороге люди перезнакомились друг с другом, стали возникать групповые
товарищеские и дружеские отношения. Блатных в нашем этапе, к счастью, не
оказалось, так что и одежда, и продукты сохранились.
Кое-как устроились, осмотрелись и перевели дух. Позднее в барак стали
заглядывать местные зеки из придурков, имеющие возможность проникнуть в
охраняемый карантин. Они тут же начали нас просвещать и учить уму-разуму.
Еще в тюрьме я сошелся с несколькими товарищами по несчастью. Это были
студенты Рудольф Раевский и Леонид Кальчик, актер (впоследствии, в 60-х
годах, директор "Ленфильма") Илья Киселев, фотокорреспондент Борис Лосин и
другие. Мы составили как бы некую группу по интересам,
теоретическо-идеологическим и продуктовым. Старались держаться ближе друг к
другу и делиться друг с другом мыслями, чаяниями и продуктами питания.
Пытались в беседах и осторожничать, поскольку уже были хорошо осведомлены об
институте стукачей и о вторых лагерных сроках. Специфическое наше
образование, "второе высшее", началось уже в тюрьме и продолжалось до конца
срока в лагере. Освоенный за это время теоретический и практический материал
оказался огромен, и кругозор он расширил необычайно.
Однако ближе к делу. Уже вечером в наш барак явилось лагерное