"Анатолий Алексин. Ночной обыск " - читать интересную книгу автора

заместитель... Подумав, что этот страх для меня страшнее страха его ухода к
другой женщине, отец, как в прежние, будто уже и не существовавшие годы
погладил меня по лицу:
- Не бойся: наркома лишили не жизни, а только должности.
- Пока?
Я повторила любимое словечко дальнего отцовского родственника, которое
сейчас уже было для меня не словечком, а словом.
- Не беспокойся за меня, - попросил отец. - Конечно, случается, что
страдают невинные... Но не все же подряд.
Он не знал, что я навострилась подслушивать разговоры, происходившие в
соседней комнате, всякий раз опасаясь стать неподходящей для них
"аудиторией".
- У вас, я думаю, все будет хорошо, - продолжал жалеть меня отец.
- У кого... у вас? У меня и у мамы отдельно от тебя, а у тебя отдельно
от нас? С кем?
- Она не виновата... Я повинен во всем!
- Сейчас кругом страдают невинные. А ты, стало быть, в отличие от
других виноват?
- Перед тобой и мамой. За это меня можно судить. И судите! Даже в
присутствии, как говорится, общественности. Я заслужил. Перед вами повинен.
Очень повинен... Но в том смысле будь за меня спокойна.
Странное дело: самообманно успокоившись "в том смысле", я с особым
ожесточением набросилась на отца в другом смысле, который касался не Родины
в целом, а нас троих. Я все, повторюсь, произносила по-детски и не могу
сейчас воссоздать те фразы, но смысл их не искажаю.
- Мама сказала, что ненавидит тебя. Я слышала. И тоже буду тебя
ненавидеть!
- Правильно сделаешь.
- Правильно?!
- Это будет справедливо... Нормально!
- Зачем же... зачем же ты... если сам понимаешь?
- Ничего не могу с собою поделать.
- А с нами ты такое... поделать можешь? - Неожиданно для себя самой я
соскочила на пол в ночной рубашке. - А где мама? Почему она молчит?
- Я ей дал снотворное. Вместо пилюли от головной боли, которую она
просила... подсунул ей другую пилюлю.
- Пилюлю? Ты не пилюлю подсунул, а яд!
В разговорах с отцом я обретала тот стиль, которого требовало наше с
ним равноправие.
- Извини меня, если сможешь.
- Не извиню. Не смогу! И презирать буду тебя... как мама.
- Правильно сделаешь.
- Почему ты соглашаешься со мной?!
- Потому что ты права. Абсолютно во всем.
- Объясни все-таки, как ты... в такое время?!
- Влюбляются даже на войне. Даже под огнем... за десять минут до
гибели. И я, может, влюбился тоже... незадолго до гибели, - проговорился
отец.
- Значит, и то возможно?
Мне стало до того зябко, что я вернулась под одеяло.