"Анатолий Алексин. Обгон (Короткая повесть)" - читать интересную книгу автора

Получилось, что какая-то, неосвещенная в поздний час, лестница способна
вывихнуть не только два пальца, но и человеческую судьбу. Мамина ученица не
сумела больше играть на рояле так, как требовала "особая одаренность". Но
играть на непритязательном детсадовском пианино она, ставшая взрослой,
смогла. И мама порекомендовала ее в наш детский сад. "Протолкнула" сказали
бы злопыхатели. В том, дальнем, возрасте я для себя открыла, что
злопыхатель - это тот, кто "злобно пыхтит". Отыскивание истоков радующих или
пугающих слов с тех пор меня забавляло.
Все вокруг подмечали, что я поразительно похожа на маму: "Ну, такие же
точно глаза!", "Абсолютно такой же нос!" Никто не воскликнул, однако, что у
меня такой же, как у мамы, характер: глаза и нос - на поверхности, характер
же надо постичь.
"Постижение не оказалось бы для меня выгодным", - убеждена я сегодня.
Запоздало убеждена...
Если кто-нибудь из ее бесчисленных подопечных серьезно заболевал, мама
занемогшего с неизменной регулярностью посещала. Ежедневно, по утрам,
справлялась о температуре и "общем состоянии", узнавала у врачей о путях к
исцелению. И не потому, что считала это своим долгом (долг - это, по-моему,
то, что взято на время и что следует отдавать) и не потому только, что она
сострадала, а потому что страдала... от чужой боли.
- Ты превращаешь в больничную палату свое бытие, - помню, сказала маме
ее приятельница, нрав которой скорее был схож с моим.
- Не преувеличивай, - попросила мама.
Маме настойчиво чудилось, что достоинства ее преувеличивают. А мне,
напротив, представлялось, что мои достоинства преуменьшают. Или вовсе не
замечают... "А может, и замечать было нечего?" - сейчас спрашиваю себя.
Почти непременно болела и какая-нибудь из моих подруг. В детских садах
наблюдается склонность перенимать друг у друга... не столько достойные
подражанья черты, сколько инфекции. Но я не пеклась о чужом здоровье, как о
своем. Тот, кто не способен на сострадательные поступки, считает их
напрасными, а то и нелепыми. Я же преклонялась перед маминым благородством,
но следовать ему было мне не дано.
Что говорить, характеры выдались весьма непохожие. Той порой я это
замечала, но мимоходом.
А ныне с грустью осознаю: удар, настигший меня, принуждает доискиваться
до причин того, что стряслось...
Но вернусь к детскому саду. Словно предвидя грядущее, "главная"
перенесла законы рыночной экономики и на сферу педагогическую. Одно
состязание следовало за другим...
Так как имелись пианино и музыкальная воспитательница, соревнования
сопровождались мелодиями.
Помню, "главная" придумала гонки на трехколесных велосипедах. Вроде бы,
три колеса должны быть мощнее, чем два. Но трехколесные велосипеды почти
игрушечные - и передвигаются медленней. Зато безопаснее!
Судьей был назначен мальчик по имени Лион. Его родители, как разъяснила
мама, обожали неведомого мне в те времена писателя Лиона Фейхтвангера. А я
обожала их сына. Кто считает, что влюбиться в таком возрасте невозможно, тот
признается, что был отсталым ребенком.
Имя Лион повторений у нас иметь не посмело! И сам он, как я была
уверена, повторений иметь не мог. Не только в детском саду, но и вообще! Он