"Анатолий Алексин. Здоровые и больные " - читать интересную книгу автора

- Но у нас нет условий... - настаивал Липнин.
- Почему? Реанимация есть, отдельная палата тоже!
- Она занята.
- Освободим! Для послеоперационного периода.
- Если он будет.
- Готовьте больную! - крикнул я Маше и Паше, которые вышли из
ординаторской в полной боевой форме. - Быстро готовьте!
Молодожены послушно скрылись в операционной.
- Выселить из отдельной палаты человека, которому она была обещана,
это бесцеремонность, - наседал Семен Павлович.
- О чем вы думаете? - вскрикнул я, видя, что освободить палату для
него страшнее, чем отпустить на тот свет молодую женщину.
- Я думаю о том, что до вас в нашей больнице почти не было смертности.
А тут... Есть хоть малейшая надежда? Я же видел ее лицо.
- Мамочка! - раздался крик, после которого наступила полная тишина.
Все забыли, что в такси, на заднем сиденье, был еще мальчик. Он не
пострадал от удара. И сейчас стоял рядом с нами.


"Если бы мы в зрелом возрасте так боялись терять матерей, как боимся
этого в детстве!" - неожиданно подумал я, убедившись, что Коля простоял за
дверью операционной три с половиной часа.
Позже я понял, что к нему этот мысленный укор отношений иметь не мог.
Я не любил, когда мои коллеги сообщали о больном "Пришлось собрать его
по кусочкам". Человек из кусочков не состоит... Но у Нины Артемьевны и в
самом деле неповрежденным было только лицо: даже жестокая катастрофа не
рискнула посягнуть на него - таким оно было красивым.
Я привел Колю в послеоперационную палату, чтобы мать увидела его и
убедилась... Но одновременно и он убедился, что Нина Артемьевна в отчаянном
положении: она ни звука не произнесла, не улыбнулась. И тогда Коля угрюмо
сказал:
- Я не уйду без нее.
- Что ты так напрягаешься? - спросила его Маша. - Не напрягайся,
пожалуйста!
Это, как ни странно, мальчика обнадежило: не станут же шутить и
иронизировать... если предстоит нечто трагическое.
Я привязывался к тем, кто нуждался во мне. Привыкал... И чем
беззащитней был человек, чем исступленней он на меня надеялся, тем больше я
к нему привыкал. Чаще это были мужчины, потому что женщины перед лицом
недугов держатся мужественней. Жалеют они не себя, а тех, кто их навещает и
дожидается дома. И хирургу, который вынужден приносить боль, женщины очень
сочувствуют: "Столько хлопот я вам доставляю! Столько забот!..." Они редко
вникают в детали своих недугов: им болеть некогда.
Мужчины же поднимаются навстречу огню и бурям, но когда у них берут
кровь из пальца, замирают в ожидании. Они болеют обстоятельно и подробно.
Сравнивают свое состояние с другими, как им кажется, аналогичными случаями.
И обижаются, если серьезность их заболевания кто-то недооценивает.
Это не раздражало меня... Операция - всегда неизвестность, а перед
неизвестностью люди вправе робеть. Воспринимать грядущее, как абсолютную
тайну, свойственно детям - и мои больные часто обретали детские качества. Я