"Геннадий Алексеев. Зеленые берега" - читать интересную книгу автора

забот. Правда, она слишком любит шампанское и шоколад. Правда, она привыкла
через год менять свое "тряпье". Но и это не беда. Красивая женщина должна быть
красиво одета. Настя говорит мне: "Ты гений!" И в ту минуту, когда она
произносит эти два слова, я ей верю. Целую минуту я верю в свою гениальность! А
если сложить все эти минуты (Настя ведь не устает твердить, что я гений), то за
год получится часа два, а то и три. Три часа избранничества! Три часа
богоподобия! Три часа несказанного величия! Какая женщина еще способна
преподнести мне такой подарок! Даже если Настя умышленно преувеличивает, даже
если она мне льстит, даже если она неискренна... Нет, нет, в ее искренности я
не сомневаюсь!
Признаться, я эстет -- питаю слабость к женской красоте. Некоторые предпочитают
женскую доброту, женский ум, женскую порядочность. Это их дело. Я знаток и
ценитель женской красоты. Быть может, не самый утонченный и не самый
эрудированный, но серьезный. Между прочим, не так-то просто быть специалистом в
этой области. Обилие женщин порождает обилие женского совершенства и
невероятнейшее разнообразие его оттенков. В этом материале легко запутаться. В
этом океане женского очарования нетрудно утонуть.
Есть женщины милые, есть обаятельные, есть симпатичные, есть эффектные. Но все
это не то. Красота предполагает изначальную убедительность и законченность
форм. Она абсолютна, трансцендентна. Она не зависит от вкусов того, кто ее
воспринимает. Ее истоки в гармонии мира, в преисполненных неразгаданного
значения, но несомненно лучших, удачнейших сочетаниях величин, масс, линий,
объемов, выпуклостей, впадин, изгибов, изломов и цветов. Целуя прекрасную
женщину, вы прикасаетесь к сокровенности мироздания, к смыслу всего сущего. Но,
разумеется, еще никому из смертных не дано было достичь абсолюта. Зоркие и
неусыпные стражи оберегают то, что не имеет цены. И потому даже красивейшие из
женщин чуть-чуть некрасивы, чуть-чуть несовершенны. Это и порождает
многообразие, это и создает бесчисленные нюансы женского великолепия.
Давно уже замечено, что полнейшая безукоризненность навевает скуку и вызывает
некоторое недоумение и даже некоторое разочарование и раздраженный вопрос: ну и
что? Но зато какой восторг вызывает у нас приближение к идеалу, посещение
пограничной зоны, где совершенство еще слегка испорчено несовершенством!
Настина красота в пограничной зоне. Настя почти прекрасна, почти безупречна,
почти идеальна, почти божественна. Когда мы идем с нею по Невскому, я ощущаю
это особенно остро. Но и на других улицах, и даже в узких невзрачных переулках
красноречивые взгляды представителей сильной половины человечества постоянно
напоминают мне о том, что под руку со мною шествует красавица. Когда же я долго
не вижу Настасью, все существо мое начинает томиться и беспокоиться -- его
тянет к рубежам трансцендентного: к Настиным большим, голубым-голубым,
устойчиво голубым, по-честному голубым, а временами и попросту синим глазам; к
Настиному носу совершенно античных, классических очертаний; к Настиному рту,
который столь соблазнителен, что на него и смотреть-то как-то неловко; к
Настиным ушам с такими нежными розовыми мочками, что их просто не с чем
сравнить; к Настиной белой шее с маленькой и совершенно изумительной янтарной
родинкой у левой ключицы.
Настя знает, что я собаку съел на женской красоте, и ценит во мне это вполне
мужское качество. "Приятно оказаться в руках настоящего знатока!" -- говорит
она, снимая с себя серьги, перстни, браслеты, часики и вынимая шпильки из своих
неправдоподобно густых, длинных, овсяно-пшенично-ржаных, чуть, правда,
подкрашенных, но все же не имеющих аналогов ни в живой природе, ни в