"Искатель. 1987. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

Янина МАРТИН РАЗЛУЧИЛ ВАС НАВСЕГДА[1]

Фантастическая повестьХудожник Анатолий ГУCEB

— Вперед, недотепа, почему ты останавливаешься?

Крик из-за двери был хорошо слышен в подъезде.

Рогожинский постучал. За обшарпанной дверью установилась тишина.

— И так всегда. Сколько бы я ни стучал.

— И давно это началось?

— С тех самых пор, как он поселился здесь.

— Подождите, я сам попробую.

Милиционер занял место Рогожинского в узком проходе и принялся настойчиво стучать в дверь.

Внизу собралась группка жильцов. Тон в ней задавала полная пани Лелюхова с первого этажа. Она сказала, что уже первое появление в доме нового жильца заставило заподозрить у него умственное расстройство. Профессор не привез с собой никакой мебели. Он был в изрядно поношенном пальто, с большим деревянным ящиком в руках. С тех пор профессор почти каждый день приносил к себе подобные ящики. На улицу он выходит только по вечерам. Причитающуюся с него сумму за свет и квартиру оставляет дворничихе. К себе никого не впускает.

Крики начались примерно через месяц после того, как он поселился в квартире.

— На кого этот дьявол так кричит? — говорила Лелюхова. — Не видела, чтобы к нему хоть одна живая душа приходила.

— Вот видите, пан, и так все время, — нервничал администратор Рогожинский, обращаясь к милиционеру. — Постучишь к нему, он затихнет и до следующего утра не подает признаков жизни. А потом все опять начинается сначала. Пан профессор, — крикнул он, — откройте, к вам представитель закона!

Сержант Пэнк топтался рядом, примеряясь к двери, как будто собирался ее вышибить. Он старательно создавал видимость какой-то деятельности, хотя в глубине души был бы не против оказаться подальше от этого места. Такие «нарушения порядка» случаются ежедневно, и власти перед ними бессильны.

— Ну так что? Я составлю протокол…

— Да что там протокол! Меня жильцы со света сживут. Я должен добраться до него и втолковать ему, что, если он не успокоится, я буду вынужден подать в жилотдел документы на принудительное выселение.

— Да уж, — буркнул милиционер, — легко сказать — выселение. А куда выселить? — Он снова постучал в дверь.

— Да не заперто же, входите, — вдруг раздалось за дверью.

Милиционер толкнул дверь. Они оказались в узкой прихожей, куда едва пробивался свет из комнаты. Человек, который предстал перед ними, отличался высоким ростом. Маленькие глазки настороженно глядели на них из-под вздрагивающих век.

«Этот профессор какой-то чудак», — подумал сержант Пэнк.

Профессор загородил проход своим худым телом и спросил:

— В чем дело? — Он протер глаза, как будто его только что разбудили.

— Так нельзя, пан профессор, — начал милиционер, — весь дом сотрясается, когда вы кричите. Это нарушение общественного порядка…

— Ах вот в чем дело! Извините, но я так работаю.

— Хорошенькое дело, — горячился администратор Рогожинский, размахивая руками, — вы что, к выступлению готовитесь, что ли? Люди ни жить, ни спать спокойно не могут.

— А можно узнать, чем вы занимаетесь? И вообще прошу не держать нас в прихожей, я должен составить протокол, а здесь темно, — произнес милиционер и, отстранив профессора, прошел в пустую, как пещера, комнату. Сперва он заметил дверь, ведущую то ли в кладовку, то ли в подсобное помещение Под окном валялся матрац с бельем. В углу стоял мольберт с большим фотопортретом какого-то мужчины.

Сержант Пэнк и Рогожинский поразились такой нищете. Им не на что было даже сесть.

— Сейчас я покажу вам, почему я кричу, — неожиданно сказал профессор. В два прыжка он преодолел пространство, отделявшее его от кладовки, затем наклонился над грудой железок и долго рылся в ней.

Кладовка… Это было весьма условное определение для каморки, залитой ярким неоновым светом и являвшей полную противоположность скудно освещенной комнате.

Сверху свешивались тонкие металлические держатели. Стоящий посредине столик был оборудован современным микроскопом. Профессор оставил дверь открытой. Судя по всему, в его планы входило показать им свое место работы.

Еще с минуту профессор копался в блестящем белом ящике под настенной аппаратурой. Затем не спеша вышел из кладовки, держа что-то в руках. Это был зверек, мордочкой напоминавший крысу. Все его тело походило на толстую кишку и блестело, как стекло.

Профессор положил его на пол, рассмеялся и произнес:

— Ну шевелись же, растяпа, слишком долго думаешь!

Кишкообразное тело вздрогнуло. Крыса двинулась на милиционера. Сержант попятился. На его лице читалось затруднение: убежать или остаться Ему вдруг показалось, что она сейчас бросится на него.

Зверек не издал ни единого звука. Он немного покрутился вокруг сапога, потом двинулся к Рогожинскому, который тут же отскочит в сторону.

— Да, это очень смешно, — пробормотал он, — просто необыкновенно смешно, только заберите его к себе.

— Что это такое? — спросил милиционер.

— Что? — Казалось, профессора забавляло замешательство гостей. — Это игрушка, всего лишь игрушка, Панове. Все мои крики легко объясняются тем, что она не всегда хочет меня слушать. К ноге, упрямое создание! Я занимаюсь конструированием электронных игрушек. Крыска, а ну подойди к пану в мундире и дай взять себя в руки.

Зверек стремительно сорвался с места. Трудно было определить, как он передвигается.

— Не бойтесь. Попробуйте взять его на руки. Смелее!

Милиционер послушно наклонился и робко протянул руку. Зверек отскочил в сторону, и милиционер испуганно отдернул руку.

— Надо более сердечно, пан комиссар, — продолжал насмехаться профессор. — Он боится, если чувствует недоверие. Он очень чувствителен к таким вещам.

— Как называется этот зверек?

— Мой? Крыса. Об этих игрушках уже писали в газетах. Вы не читаете газет? — укоризненно спросил профессор. — По заказу одного из научных институтов я пытаюсь сконструировать игрушки с электронным мозгом. Вы, наверное, слышали об электронике? О компьютерах?

— Как же, как же, это такие… как их… мозги с радиолампами, — с готовностью отозвался Рогожинский, щелкая пальцами. Администратор был ошеломлен и в ту минуту наверняка не смог бы отличить кошку от собаки.

Сержант Пэнк первым пришел в себя. Он взял зверька на руки.

— Постарайтесь не шуметь. Вы доставляете жильцам лишние волнения, — сказал он, внимательно глядя на неподвижною крысу.

Профессор понимающе кивнул.

— За мои прежние заслуги перед электронной промышленностью мне разрешили держать небольшую надомную лабораторию, в которой я могу собирать игрушечных зверьков. Это требует специальных условий. Именно поэтому вы видите перед собой такое лабораторное помещение. Когда я вхожу в него, автоматически включаются фильтры и уничтожают пыль, которую я вношу на себе или за собой. В этом помещении воздух должен быть стерильным. Иначе мои игрушки не смогут функционировать.

Он долго и замысловато говорил о лампах, транзисторах и замкнутых цепях, о миниатюризации компьютеров и о компактном электронном мозге, помещающемся на кремниевой пластинке размером 3×3 миллиметра.

Пэнк добросовестно пытался усвоить эту лекцию. Но профессор неожиданно остановился, еще раз приказал крысе пройти перед гостями и сразу же поторопил их. Он подал каждому руку и захлопнул за ними дверь.

— Ну и игрушка, — покачал головой Рогожинский. — Только почему он все время командует «к ноге», «прыжок», будто готовит ее к нападению? Вы не спросили его об этом, а зря.

— Я проверю еще раз, что это за игрушки. Черт бы его побрал! — Пэнк вспомнил, что забыл спросить также, для какого института производятся такие игрушки и в какой газете писалось о них. На всякий случай не мешает поставить в известность поручика Берду. Может быть, здесь не обошлось без контрабанды или чего-нибудь в этом роде.

Когда они вышли, профессор свистящим шепотом приказал неподвижной крысе:

— Болван, дуралей, тупица! Возьми его! — и показал рукой на большую фотографию на мольберте. Зверек кружил по комнате, словно нервничал из-за плохого настроения хозяина.


В магазин игрушек вошла молодая и очень красивая женщина. Продавец сразу узнал ее. У нее были длинные и пушистые темно-русые волосы, цвет которых она даже не пыталась изменить какими-либо косметическими средствами. В то же время эта женщина не пренебрегала довольно яркой губной помадой и удлиняла ресницы тушью.

— Что вы желаете? — спросил продавец развязным тоном. И тут же добавил: — Механических игрушек нового типа все еще мало. У нас сейчас есть только обезьянка, взбирающаяся по канату, производства ГДР, ну и наши автомобильчики, которые не очень хотят ездить.

Чуть прищурив глаза, она окинула небрежным взглядом полки. Характерно для близоруких, стесняется носить очки? Он знал, что она и так ничего не купит. Зачем ей приходить сюда каждый день? Деньги у нее есть, если судить по тому, как она одета.

Он неохотно вынимал игрушки одну за другой из-под прилавка, потому что давно усвоил для себя простую истину: больше нравится товар, показанный неожиданно. На автомобильчики она даже не взглянула, обезьянку смерила внимательным взглядом.

— Заводится?

Продавец хотел продемонстрировать игрушку, но она махнула рукой В магазин вошли менее изысканно одетые клиенты, и он быстро спрятал все под прилавок.

— И больше ничего, на самом деле нет ничего нового?

— А что угодно уважаемой пани? Испанские железные дороги, — он понизил голос, — могут появиться после первого. Могу отложить… А?

— Я ищу игрушку, которую не надо заводить.

— А, шарик — не стоит, третий сорт. Может, солдатики? Для мальчика или для девочки?

— Для мальчика, — грустно сказала она.

— Подумайте, пожалуйста, я сейчас подойду, — и он величественно направился к другим покупателям

— Пан, пан, — женщина бросилась за ним, расталкивая мам и пап, решающих сложный вопрос, хорошие глаза у куклы или плохие — Что это за крыса?

— Крыса, где? — вскрикнули отцы, стараясь не показывать страха в присутствии женщин. Зато те не стеснялись своих чувств. Они подняли невообразимый визг, отскакивая от прилавка.

— Там, — она показала на одну из полок.

— М-м, это вовсе не крыса. Скорее, мышь. Вот, пожалуйста.

— Она заводится?

— Ключей нет, значит, не заводится. Их привезли только сегодня. Но вы просили показать механическую игрушку. С какой стати мне было показывать эту?

Женщина взяла в руки зверька, обтянутого тонким блестящим материалом.

— Вы берете?

Женщина побледнела.

— И много вы получили таких игрушек?

— Всего три. Но их никто не купит. Они не заводятся. Наверное, предназначены для украшения полок.

— Какая это фирма?

Он вертел в руках такого же зверька, пытаясь прочитать торговый знак, но с трудом разобрал несколько букв и поморщился.

— Это местное, — сказал он. — Фу, — и дунул.

Зверек вырвался у него из рук и плюхнулся на пол. Покупатели отпрянули в сторону. Продавец выбрался из-за прилавка. Входящая в этот момент в магазин девочка чуть приоткрыла дверь. Зверек прыгнул на нее. От неожиданности девочка вскрикнула и остановилась.

Женщина выбежала за зверьком. Продавец последовал за ней. Почти минуту они бежали рядом, натыкаясь на идущих навстречу людей. Вспотевший продавец добежал до поворота. И только тут, вспомнив, что оставил магазин на попечение покупателей, вернулся назад. Перед витриной собралась толпа.

Случайно оказавшийся рядом репортер допытывался у очевидцев, что произошло. Продавец достал накладную. Надпись гласила:

«Электронная крыса. Цена 599 зл. 99 грошей».

Крыса? Странно, что женщина установила это сразу,

«Игрушку приводят в действие, сильно дунув крысе между глаз. Понимает такие слова, как „к ноге“, „ищи пана“».

«Может, я сошел с ума?» — подумал продавец.

Репортер был доволен. Он понял, что нашел тему для очередного язвительного фельетона, пятого из серии об игрушках. «До сих пор наши детские игрушки вообще не умели передвигаться, но теперь положение выправилось настолько, что они начали сами сбегать из магазинов. Когда же все-таки мы положим конец…»

Женщина бежала за крысой, лавируя между машинами и трамваями. Зверек заметно сбавил скорость. Они оказались на набережной Вислы. Грязная вода плескалась прямо перед мордочкой крысы. В последний момент, когда зверек уже раздумывал, входить в воду или нет, женщина вдруг поняла, что погоня может оказаться напрасной. Она подняла с обочины шоссе увесистый камень и изо всех сил бросила в крысу. А затем, подойдя к разбитой игрушке, подняла ее, осмотрела и с мстительным выражением на лице бросила в воду.

— Что произошло? — спросил поручик Берда, указывая заплаканной женщине на кресло. — Что с вами?

Женщина не обратила внимания на приглашение. Она перегнулась через барьер, делящий помещение милицейской приемной пополам, и срывающимся голосом произнесла:

— Спасите его! Это месть. Спасите его! Спасите! Во все магазины игрушек поступили электронные крысы. Я пробовала скупить их. Я потратила на это уйму денег. Но ведь он может прислать новую партию. Кроме того, экспедиторы обманывают меня. Они прячут крыс под прилавками.

— Успокойтесь, пожалуйста. Я плохо понимаю, в чем дело.

Дежурный неплохо описал эту женщину. Полчаса она рассказывала ему о каком-то профессоре, который делает крыс, оживающих под действием электричества.

Люди придумали достаточно много способов зарабатывать деньги, но как такая игрушка может представлять опасность для одного-единственного человека, если она покупается и предназначается для детей? Здесь что-то не так, подумал поручик.

— Расскажите, пожалуйста, еще раз все по порядку.

— Как-то я прочитала в газете, — всхлипывала она, — что в торговую сеть впервые поступили электронные игрушки, сконструированные одним из наших ученых, оставившим активную научную деятельность. Я сразу поняла: он делает их для того, чтобы у меня мужа… мужа…

— Что общего имел ваш муж с этим ученым? Вы знаете имя конструктора игрушек?

Она нервным движением открыла сумочку и достала паспорт.

— Пожалуйста. Вот его имя.

Он машинально взял паспорт и внимательно рассмотрел его. Дорота Скерска, родилась в… — но выглядит моложе своих лет. Профессия — инженер-электромеханик.

— Вы работаете?

— Работала. Тогда, когда все это началось, еще работала, но сейчас я домохозяйка. Впрочем, какое это может иметь…

— Никакого. Я просто спрашиваю. Так-так. Вы разведены. Прежняя фамилия Глазура, несколько странная фамилия.

— Его зовут именно гак…

— Ах, профессора. Вы его…

— Была его женой. Что касается его фамилии… Он выходец из сицилийской семьи, которая когда-то переселилась в нашу страну. Отсюда эти отвратительные, чуждые нам традиции вендетты.

— Вендетты?

Ежи Берда был по-настоящему удивлен. В конце концов еще ничего не случилось; если бы речь шла о настоящей угрозе, то эта красивая истеричка сразу выкрикнула бы, на чем основываются ее опасения. Он привык выслушивать мелодраматические рассказы о мифических угрозах и о несовершенных преступлениях.

— Мне кажется, что вы шутите со мной, а я пришла сюда за помощью.

— Разумеется, я постараюсь помочь вам, прошу вас, продолжайте. Я и не собирался шутить. Говорите без стеснения.

— Сначала я была ассистенткой профессора Глазуры. С того времени прошло уже почти десять лет. Я очень изменилась.

Она замолчала, словно задумавшись о тех изменениях, которые произошли с ней, и при этом неожиданно улыбнулась полукокетливо, полусмущенно. Берда онемел от восхищения. Столько притягательной силы было в ее улыбке.

— Извините, — сказал он Дороте и повернулся к стоящему по стойке «смирно» дежурному, — прошу вас, позовите сержанта Пэнка. Кажется, я что-то припоминаю, — добавил он. Но она не расслышала. Только сказала:

— Я была тогда ассистенткой у Глазуры, он работал над созданием компьютера нового типа. Я надеюсь, вы знаете, о чем здесь идет речь.

— Я немного читал о компьютерах, — ответил Берда коротко, смущенный своими ограниченными познаниями в этой области и ее неотразимой красотой.

— Компьютеры до сих пор продолжают оставаться сложным и загадочным устройством. Об этом предупреждал еще создатель кибернетики Винер. У такого компактного электронного мозга есть своя программа. Она может быть направлена на выполнение сложных расчетов, а может включать и совсем другие функции. Глазура говорил мне, что он занят конструированном компьютеров, которые способны обучать сами себя. Достаточно указать им цель, и они сами используют внешние условия в соответствии с тем, что от них требуется. Вы понимаете, что это значит? Можно внушить устройству, содержащему подобную компьютерную систему, убить кого-нибудь, и оно само сообразит, как это сделать. Человек чувствует страх, ужас, угрызения совести и в самый последний момент может отступить. А компьютер не способен чувствовать, он действует наверняка и без ошибок, без свойственных человеку колебаний и сомнений. Вы понимаете? Впрочем, зачем я объясняю вам? Я уже боюсь этого. Вот, посмотрите, пожалуйста.

Дорота достала из кармана маленькую крысу.

— Это может быть опасным?

Она положила зверька на стол.

Поручик Берда, видевший на этом столе немало самых разных вещественных доказательств, был озадачен.

Она так сильно дунула на крысу, что даже листы протоколов слетели со стола. Берда наклонился за ними. Он снова увидел крысу, которая успела оказаться на полу и, как заводная, вертелась вокруг ножки стола.

— Крыса, ко мне! — Слово «крыса» Дорота произнесла с ненавистью. — Ко мне! — приказала она.

По брюкам и рукаву кителя поручика зверек проворно взобрался на стол и подполз к сумочке Дороты.

— Необыкновенная игрушка. Я еще не встречал таких, но в чем кроется опасность? — спросил Берда.

— На первый взгляд крысу трудно натравить на кого-либо. Словно все дело в слове-заклинании из сказки. Да, это похоже на сказку. С той лишь разницей, что профессор делает их с определенной целью. С единственной целью. Он предупреждал меня об этом. Крыса, слезь со стола!

Зверек мгновенно отреагировал. Он выбрал самый простой и одновременно самый короткий путь: через руку, по кителю и колену Берды.

— Он нашел самое правильное решение. Вы сами видели, — обратилась она к поручику. — Он еще сам себя учит.

— Возможно, возможно. Вы говорите, что Глазура дрессирует этих крыс, собираясь использовать их против вас. Почему именно этот профессор…

— Я была его женой. Я знаю, что он проводил опыты с этими тварями. Он угрожал мне ими. Я могу подтвердить, что он всегда держал свое слово. Когда недавно я услышала, прочитала, а потом и увидела, что они есть, я постаралась разузнать все про них и теперь уверена, уверена… Умоляю вас, спасите его, потом может быть поздно, всех этих тварей я не смогу скупить и уничтожить. Хотя и пытаюсь. Спасите его!

Он представил, как Дорота убивает крысу. Отталкивающее зрелище…

— Кого именно и каким образом я должен спасать? — нетерпеливо спросил он.

Дорота начала свой рассказ. Сбивчивый, прерываемый неожиданной усмешкой или внезапным плачем. Ее лицо то прояснялось, то снова становилось хмурым. Она привлекала и отталкивала. История была банальной и рассказывалась с такими большими сокращениями, что могла показаться и казалась до смешного примитивной. Но страх женщины, ее сумасшедшая любовь к мужчине, который был моложе ее на несколько лет, выглядели настоящими, неподдельными.

— Глазура ненавидит моего мужа, то есть моего второго мужа. С самого начала он мучил меня своей грязной, необыкновенней ревностью. Что мне пришлось пережить! Он бил меня, когда мне хотелось развлекаться. Он закрыл двери перед моими друзьями и знакомыми. И перед своими тоже. Он старался унизить меня, превратить в настоящую невольницу, О-о, культурным и воспитанным он был только на работе, при посторонних. В институте у Глазуры я познакомилась с моим нынешним мужем. И… потом мы убежали. Профессор пустил в ход все средства, чтобы вернуть меня. Надоедал, угрожал, просил. Мы скрывались от него. Он стал ненавистен мне, потому что не был способен ни на один человеческий поступок. Сначала он с головой ушел в свои исследования. Ко мне относился, как к очень интересной игрушке, как… к крысе. Да, он очень изобретателен. Такая электронная месть была бы вполне в его стиле. Впрочем, Глазура как-то сказал мне: «Если бы кто-нибудь отобрал тебя у меня или уничтожил результаты моей работы, я бы не остановился и перед преступлением, но не таким заурядным, на которое способны обычные люди, у меня есть лучший способ». Позже, после нашего побега, мне передали, что он сказал: «Я разлучу их, они не будут вместе». Сначала мы переезжали из города в город. В конце концов нам пришлось вернуться, и он отыскал нас.

— Это только предположения. За них никого нельзя арестовывать. Обычные догадки и расстроенные нервы. Кстати, вы немного знакомы с такими устройствами. В вашем удостоверении личности записано, что вы инженер-электромеханик. Вы не пробовали исследовать эту крысу?

— В инструкции записано, что она сама находит дорогу и подчиняется определенным командам. Однако нам не удалось узнать, какое дополнительное задание еще получено. Вы понимаете? Не удалось, потому что мне неизвестен и никому не известен шифр заложенной в нее программы. Я разбирала крысу до мельчайших деталей. Наверняка, ее программа гораздо шире, чем записано в инструкции. И еще, я дала…

Ее рассказ прервало появление сержанта Пэнка.

— Вы как-то были у некоего профессора Глазуры, не так ли? В рапорте, если не ошибаюсь, от двадцать третьего числа вы сообщали о шумах в доме номер шестьдесят семь по улице Страшевского. Вы были у этого Глазуры?

— У этого, я извиняюсь, сумасшедшего с крысами?

Женщина вскрикнула и, обернувшись к милиционеру, вцепилась в ремень на его плече.

— Скажите, что вы заметили в его квартире? Что вам бросилось в глаза?

— Крыса, — ответил тот, — и то, что профессор выглядит, как настоящий оборванец.

— Больше ничего?

— В комнате больше ничего нет. Только грязная постель на полу. За комнатой — освещенная лаборатория, в которой он делает крыс. Кроме этого, я видел большую фотографию на мольберте.

— Что изображено на фотографии?

— Какой-то мужчина. Может быть, он сам, когда был молодым.

Женщина неожиданно крикнула поручику:

— Умоляю, умоляю вас. Идите туда. Возьмите ее и сравните!

— Что это?

— Это моя фотография с мужем, когда мы убежали от Глазуры.


— Сколько вам лет, профессор?

Профессор разгладил рукой морщины, запустил пальцы в волосы.

— Если я правильно вас понимаю, я должен показать паспорт? О, я гораздо моложе, чем вы думаете. На сколько я выгляжу?

— Шестьдесят я бы вам дал.

— Кхе-кхе, — неприятно усмехнулся, профессор, — вы хотели сказать «семьдесят» и из вежливости сбросили десять лет. Мне пятьдесят с небольшим.

— Невероятно, — вырвалось у поручика. Он сразу пожалел о том, что сказал это, и торопливо добавил: — Хотя походка у вас, честно говоря, почти как у молодого человека.

— Ну уж прямо так, — старик почувствовал смущение гостя, быстро поднялся с постели. — Что еще вы хотели бы знать?

Только теперь поручик показал на фотографию. До этого момента он делал вид, что не замечает ее. Снимок был нечетким, на нем было трудно различить женщину, которая подняла всех на ноги делом об электронных крысах. Рядом с женщиной на фотографии стоял молодой элегантный мужчина.

— А что, существует запрет на памятные семейные фотографии? Зачем вам понадобилось задавать этот вопрос, зачем причинять мне новую боль? Вы же видите, что у меня ничего нет, кроме небольшой лаборатории с некоторыми приспособлениями, которую я уже показывал, этой постели и фотографии.

С минуту оба молчали. Поручик был доволен, что старика так задел его вопрос о фотографии.

— Что ж, я расскажу вам, — тишину нарушил слегка дрожащий голос. — Иногда необходимо кому-то довериться, хотя бы и милиционеру. Я редко разговариваю с людьми. — Он сделал паузу и уже спокойнее произнес: — Я работал над созданием электронных устройств. Говорили, что я любил их больше жизни. Сначала я занимался счетными устройствами, потом начал работать над созданием думающих машин. Это компьютеры, которые могут, например, сочинять песни, быстро играть в шахматы, правильно ставить диагноз болезни. Я создал… впрочем, зачем объяснять? Все равно прошлого не вернуть. Теперь все это не имеет ровно никакого значения.

— Почему же, это интересно, — без энтузиазма сказал поручик.

Он ожидал более откровенных признаний. Интересно, как они могли бы выглядеть в сравнении с показаниями его бывшей жены. Чем больше фактов профессор приводит, тем больше похоже на то, что он пытается убежать от своей внутренней правды. Хочет сбить со следа?

— Вы не того ждете, поручик.

— Может быть.

— Что же, теперь все равно. Нам не обойтись без мелодрамы. Человек в своей жизни должен изредка становиться посмешищем для других людей. Прекрасное развлечение для его знакомых, иначе им бы пришлось умереть от скуки. Я взял на работу ассистентку. Она была не слишком талантлива, но из всех, кто заявил о своем желании работать со мной, представляла для меня наибольший интерес. Я сказал себе: у тебя есть почти все, теперь у тебя будет еще КТО-ТО. Когда ты поглощен карьерой, для друзей не остается места. Я нравился ей, наверное, поэтому она вышла за меня замуж. Впрочем, тогда я выглядел несколько иначе, чем сейчас. С первого дня женитьбы я не знал покоя.

— Ревность? — напрямик спросил поручик.

Вопрос не вызвал у профессора ожидаемой вспышки гнева. Глазура говорил о своей жене хоть и сдержанно, но подробно, иногда даже пытался шутить.

— Несколько раз я заставал ее с лаборантами. Мое присутствие ничуть не смущало Дороту. Чем больше я убеждался, что мы не подходим друг другу, тем сильнее мне хотелось удержать ее. Я стал заботился о развлечениях для нее, и мне это дорого обходилось; пришлось отказаться от многих своих увлечений. Вполне заурядная история. У меня в лаборатории работал один из тех, кого можно называть баловнями судьбы. Однажды он что-то украл, и я выручил его из трудного положения. Он был всем обязан мне. Вы можете увидеть его, — профессор показал на фотографию, — такие спортивные субъекты почему-то нравятся женщинам. А впрочем, может быть, в этом и нет противоречия. Они более практичны. Чтобы уберечь ее от других, я стал приглашать его к нам. Но вскоре понял свою ошибку.

— И тогда вы развелись?

— Нет. Не буду отрицать, что мне не всегда удавалось сдерживать себя В конце концов я махнул рукой, думая, что у нее это рано или поздно пройдет. Боже мой, иногда Дорота становилась мягче. Она сохранила немного благодарности или жалости ко мне Зато он вел себя вызывающе. Постоянно заговаривал о разводе, заставляя ее ради их любви оставить меня… И ничуть не стеснялся моего присутствия. Однажды я не сдержался и бросился на него. Смешно, правда? Он справился со мной, как с ребенком… Стоит ли мне рассказывать, что это была за жизнь! Я забросил свои исследования. Скоро стал посмешищем всего института. В результате мне пришлось уйти. О дальнейшей карьере не могло быть и речи. В то же время ему все больше везло. Разумеется, здесь не обошлось без ее влияния. Она всегда относилась к нему, как к мальчику, который нуждается в присмотре. Мне же оставалось только заботиться о своем материальном положении. В конце концов я пришел к мысли об игрушках. Точнее сказать, о крысах.

— Почему именно о крысах?

— Такой же вопрос мне задавали в фирме. Если бы я делал обезьян, вы бы спросили, почему я выбрал обезьян. Используя свою былую известность, я рассылал игрушки во многие мастерские. Они были слишком сложными, непригодными для практического применения и поэтому не пользовались спросом. Таким образом, как вы догадываетесь сами, поручик, можно только кое-как перебиваться.

— А эти игрушки, они…

— Ну, договаривайте же. Не могут ли они представлять опасность? Для кого, позвольте спросить? Не говорите, я знаю. Вас сюда прислала она. Она боится? А? Очень боится?

Глазура нервно заходил по комнате Несколько раз он останавливался перед фотографией. Наконец повернулся к поручику.

— Мне больше нечего сказать вам, кроме того, что прежде чем оставить мой дом, они еще долго жили в нем. Если вы сомневаетесь в моей искренности, вы можете проверить.

Поручик быстро попрощался и спустился вниз по лестнице. На улице он посмотрел на окна третьего этажа. В них едва заметно пробивался тусклый свет. Он был в затруднении- либо его втянули в обычный семейный скандал, либо профессор — маньяк, желающий отомстить таким изощренным способом и не обращающий внимания на последствия. Тем не менее профессор не производил впечатления сумасшедшего Может быть, за всем этим скрывается другая, более глубокая тайна? Он машинально пошел к киоску, чтобы купить вечернюю газету.

На первой странице ему сразу же бросился в глаза напечатанный красной краской заголовок:

«Новый побег игрушек из магазина».


Ян шел по широкой улице и наслаждался прекрасной погодой. Он пересек газон и по тропинке спустился к откосу, за которым катила воды Висла.

Ян вдохнул полной грудью. Как же долго он не позволял себе таких прогулок! Дорота превратила их совместную жизнь в тюрьму из-за этих чертовых крыс. Ян подчинялся ей, но где-то в глубине души жило и не давало покоя чувство вины перед старым профессором. Он вспомнил его худое острое лицо.

«Ты еще узнаешь, что я с вами сделаю». Ян не мог забыть эту фразу. Он знал, что профессор не бросает слов на ветер.

Невольно — скорее всего под влиянием Дороты — Ян чувствовал почти суеверный страх перед профессором. В любое другое время с недоверием относящийся к рассказам о сверхъестественных способностях электронных игрушек, сейчас он сам стал бояться этих искусственных зверьков.

— А, к черту крыс!

И в этот самый момент Ян вдруг увидел лоснящееся тело крысы. В нем снова ожили тревоги предыдущих дней, недобрые предчувствия и нелепые предостережения Дороты. И ужас перед профессором. Он повернулся и бросился бежать — не разбирая дороги, наугад, почти вслепую, натыкаясь на кусты и боясь обернуться. Вокруг не было ни души.

Он бежал все быстрее. Казалось, что крысе его уже не догнать. Она заметно отстала, очевидно, застряла где-то в траве. Ян остановился. Кровь горячими волнами стучала в висках. В эту минуту ему не хотелось больше ничего — только отдышаться и быстрее добраться до шоссе. От него до дома рукой подать.

Ян не сразу смог осознать новую опасность, когда выбежал на шоссе навстречу мчащемуся потоку машин. Взвизгнули тормоза, и с противоположной стороны шоссе до него донеслись раздраженные голоса:

— Куда ты лезешь!

— Ненормальный!

— Он с ума сошел!

— Держите его!

Отбежав немного, Ян обернулся. Крысы не было. Он остановился. На середине шоссе лежала раздавленная крыса. То, что должно было называться мордочкой, лежало рядом со сплющенной металлической оболочкой.

Ян снова ощутил прилив страха. Двумя прыжками он оказался в воротах, взбежал по лестнице, схватился за ручку двери, словно почувствовав, что она открыта, и резко распахнул ее.

Яркий электрический свет в прихожей. И Дорота. Отчаяние в ее глазах, потом буйная радость.

— Как ты мог, как ты мог!.. Я боялась, что мы уже никогда…

— Я тоже так думал, — ответил он, тяжело дыша.

Дорота освободилась из его объятий. Она бросилась запирать двери и проверять, закрыты ли окна и форточки.

— Ты видела? — спросил Ян. Он был уверен, что она все видела или почувствовала. Его всегда поражала ее необыкновенная интуиция.

— Да. Из окна. Я все время стояла около него. Я хотела помочь тебе, но не могла. — Ее голос задрожал. — Теперь ты понимаешь, что он хочет от нас и за кем охотится? — спросила она, понемногу успокаиваясь. Потом истерически выкрикнула: — Не подходи к двери, умоляю тебя. Ты все еще не понимаешь, чем тебе это грозит?

Она смотрела на Яна так, как будто через минуту он должен был исчезнуть. Ночью она ни на минуту не сомкнула глаз и поэтому выглядела хуже, чем обычно. Только теперь он понял, что с тех пор, как они поженились, она очень изменилась.

— Не могу же я все время сидеть дома, как в тюрьме. Я должен здесь умереть? Как мы в конце концов будем дальше жить? Не сходи с ума, Дорота.

— Неужели ты до сих пор еще ничего не понял? Я тебе не верю! Не верю, что тебе не страшно. Ты же сам говорил, что крысы неспроста разбегаются по городу. Нам уже не поможет никакая милиция и никакое расследование. Они ни в чем не смогут обвинить его. Нет, он дьявольски хитер и осторожен.

— Ты всерьез думаешь, что он хотел, чтобы они напали на нас? Чтобы эта крыса меня…

— Я уверена в этом. К счастью, до сих пор нам удавалось скрываться от него. Целый месяц он не имел ни малейшего представления о том, где мы находились. Наконец ему удалось узнать это. Я не знаю, каким образом. Может быть, он случайно увидел тебя или меня. Подумай, ведь нас от него отделяют всего две улицы.

Она прижалась к нему. Ян вдруг подумал, что это все в конце концов могло быть простой случайностью, обычным совпадением.

— Не слишком ли много значения ты придаешь этим игрушкам? — спросил он, принужденно улыбаясь. — Прежде всего Глазура должен был покушаться на тебя. Но ты приносила крыс, и с тобой ничего не случалось.

— Ты не должен выходить из дома. Кто знает, не поджидает ли тебя за дверью еще одна крыса. Я пgt; мню один из его опытов. Хорошо помню. Он вел себя очень странно. Нет-нет, — добавила она, увидев недоверие в глазах Яна. — Это было еще перед нашим знакомством. Он показал мне крысу, которую сконструировал для развлечения, и приказал ей: «Убей!» Крыса бросилась на большую тряпичную куклу — я не знаю, откуда она появилась у него, — и тогда он закричал: «Стоп!»

— Не может быть, чтобы он избрал именно такой способ.

— Он способен на все. Он не остановится перед опасностью.

— Сколько времени может жить, я хотел сказать, действовать, такой зверек? — спросил Ян.

— Грудзинский говорил мне, что около четырех дней. Потом нужно менять источник питания. Ты не должен никуда выходить эти четыре дня.

— Ты виделась с Грудзинским? — он подскочил к ней. — Ты смогла, ты осмелилась сходить к нему!..

— Кроме него, больше никто не разберется в этом деле. Я отдала ему одну крысу для исследования.

— Ты ему все рассказала? И что, Грудзинский согласился?

— Но ведь теперь он для меня совершенно чужой человек.

— Чужой? И этот чужой без колебаний согласился исследовать крысу по просьбе незнакомой женщины!

— Я должна была спасать тебя.

Ян попытался взять себя в руки. Он убеждал себя в нелепости своих подозрений. Что ж, он пересидит четыре дня дома.

— А что будет после четырех дней? Он наделает новых крыс.

Она устало опустилась на стул.

— Я думаю, я все время думаю об этом.

Наступал вечер. Внизу зажегся свет. Дорота ждала, пока Ян задвинет шторы. Она боялась включать свет. Ей казалось, что за ними постоянно кто-то следит. Наверняка профессору уже давно известно, где они живут. В любую минуту он может преодолеть несколько сот метров и подложить еще одну крысу. Подложить, как подкладывают бомбу.

— Если кто-то постучит в дверь, не открывай, помни, — продолжала свое Дорота.

Его раздражало то, что, ограничивая ему свободу действий, она сама продолжала пользоваться ею, ходить туда, куда никогда не должна ходить. Он освободился из ее объятий.

— Хорошо-хорошо, позволь хотя бы пройти в кабинет и немного поработать.

Кабинетом они называли его комнату с небольшим столом, за которым в течение нескольких лет он тщетно пытался написать свою работу.

— Тебе это необходимо? — Она не хотела отпускать его.

— Необходимо, — резко ответил он. — Я должен, черт побери! А тебе не мешало бы выспаться. Ты ужасно выглядишь.

Когда через два часа Ян, стараясь не шуметь, забрался на кровать, он заметил, что Дорота лежит с открытыми глазами.

До сих пор ничего необычного не произошло. На подозрениях истеричной Дороты нельзя было строить обвинение. Отправленная на всякий случай в Институт промышленных роботов крыса была тщательно исследована. Поручик Берда сам зашел за результатами.

Секретарша попросила его немного подождать. С письмом, дающим разрешение на получение результатов исследования, она вышла в коридор. Институт был большим и, казалось, весь состоял из бесчисленных коридоров. Шаги секретарши еще долго отдавались гулким эхом. Прошло больше десяти минут, прежде чем она появилась в сопровождении какого-то щуплого седого мужчины.

— Доцент Грудзинский все объяснит вам, поручик.

— Не только на словах. Мы сообщаем наше заключение в этом письме, — сказал доцент, пожимая поручику руку и передавая ему длинный конверт. — Язык заключения может показаться слишком профессиональным, но наши выводы, в сущности, сводятся к одному: эти крысы не представляют никакой опасности. Ими невозможно управлять на большом расстоянии. Впрочем, мы можем пройти в кабинет, и я расскажу вам об этом более обстоятельно.

Берде подумалось, что доцент Грудзинский как специалист по компьютерам не мог не знать профессора. Он тут же спросил об этом, прерывая профессиональные объяснения Грудзинского. Ему показалось, что Грудзинский смутился. С минуту поколебавшись, он ответил:

— Конечно. Я очень хорошо знал его. Впрочем, вам это, наверное, уже известно. А почему вы спрашиваете меня? Я не видел профессора уже два года.

— Вы знали, что электронные крысы — дело его рук?

— По правде говоря, впервые слышу об этом. Я думал, что наша промышленность, производящая игрушки, начинает играть в компьютеризацию, и даже хотел похвалить ее за это, тем более что в игрушках не кроется никакой опасности. Я хочу спросить вас как представителя закона, что именно заставило вас заинтересоваться ими?

В этот момент поручику Берде показалось, что доцент пытается ловкими вопросами увести разговор в сторону. А может быть, это впечатление рождает профессиональная подозрительность?

— Что вы можете сказать о профессоре? Вы ведь хорошо знали его и работали вместе с ним.

— Некоторое время он даже был моим руководителем. Профессор — крупный специалист. Эти крысы, хоть и сконструированы в скромных лабораторных условиях, являются воплощением замечательной идеи, реализованной к тому же необычно. Например, у них система памяти построена на жидких кристаллах. Возможность создания такой системы уже давно исследуется у нас, но пока еще только исследуется. Здесь же она впервые применена на практике. Подобная система, несмотря на сравнительно небольшой объем, который она занимает в головке зверька, обладает большой емкостью и способна мгновенно перестраиваться. Химикалии, говоря упрощенно, подобраны таким образом, что являются безупречным проводником электрических импульсов и одновременно могут способствовать перестройке. Благодаря этому крысы ведут себя, как настоящие живые существа, и реагируют на слова и команды примерно так же, как животные. В этой конструкции впечатляет также выраженная миниатюризация приемных и передающих устройств, основанная на соответствующем подборе жидких химикалий. Профессор не перестал творить, несмотря на то, что отошел от активной научной деятельности.

— Вы говорите о профессиональной стороне дела. А о человеческой? Каким человеком он был и каким стал сейчас?

— Мне трудно ответить, каким он стал сейчас, потому что, как я уже говорил, мы с ним не виделись два года. Каким был? За учеными давно закрепилась репутация людей, полностью отдающих себя науке и неспособных страстно увлечься чем-либо, кроме своей профессии. Такой взгляд на ученых неверен. Если бы вы получше присмотрелись к личной жизни людей науки, вы бы нашли те же интересы и увлечения, что и у представителей других профессиональных групп. Возможно, в нашей среде больше, чем где-либо, поддельной скромности, лицемерия, ложного стыда. Мы стараемся спрятать свои переживания подальше от чужих глаз. А возможно, острее чувствуем ответственность за свои поступки перед обществом, и это многое объясняет.

— А именно?

— Вы слишком настойчивы. Просто профессору пришлось пережить личную трагедию. Назовите ее мелодрамой, если вам угодно. Но тем не менее это так.

— Я хочу знать, — Берда старался поточнее сформулировать вопрос, видя, что собеседник уходит от прямых ответов, — я хочу знать, мог ли профессор пойти на преднамеренную жестокость? Из мести, например?

Грудзинский покачал головой.

— Я не думаю, что он был способен на такую примитивную месть.

— Значит, месть более изощренная?

— Я не говорил этого, — быстро отреагировал Грудзинский.

— А крысы?

— Эти крысы, на наш взгляд — ибо не только я один занимался их исследованием, — совершенно безвредны. Заложенная в них программа предусматривает выполнение самых простых функций, они просто подчиняются приказам, как обычный домашний пес. Я подчеркиваю — домашний.

Они стали прощаться. Поручик мог считать, что до конца выполнил свой долг. На руках у него было письмо, которое почти полностью исключало какую-либо угрозу для жизни тех, кто покупал этих крыс. Впрочем, подобным документом располагало и Центральное управление торговли, которое решилось на распространение экспериментальной партии.

Заключение, представленное управлению другим институтом, занимающимся компьютерами, совпадало с первым. Тем не менее крысы не пользовались особенным спросом в магазинах игрушек, а газеты, встревоженные побегами крыс, окончательно отбили желание у покупателей. Школьные преподаватели считали крыс крайне неудачными игрушками. Они не поддавались разборке. В конце ответа дирекции Центра торговли игрушками на запрос из милиции сообщалось, что управление уже в ближайшее время намерено ограничить закупку электронных игрушек у изготовителей или передать производство следующих партий какому-либо государственному предприятию.

На всякий случай в конце разговора Берда еще раз спросил:

— Вы с полной ответственностью утверждаете, что то, чем занимается профессор, не опасно?

— Если исходить из того, что мы знаем и что могли проверить… — начал Грудзинский, но тут вошла секретарша.

— Пан доцент, — сказал она, — извините, но пану поручику звонят из отделения.

Берда подошел к телефону.

— Только что, — сообщил дежурный офицер, — из районного отделения передали, что умер начальник отдела торговли управления игрушек. Возможно, он был убит в своем доме. На улице Широкой.

— Почему вы говорите мне это? — разозлился Берда.

— Потому что именно вы ведете дело об электронных крысах, а рядом с трупом была обнаружена крыса.

Да, в этот раз Берде пришлось столкнуться с неожиданными осложнениями. По словам Грудзинского, крысы были абсолютно безвредны. Именно это утверждал и профессор. Такого же мнения придерживались и другие специалисты. Трудно предположить, что они действовали сообща. Чем в таком случае», объяснить появление крысы возле человека, который умер на Широкой? И что было причиной его смерти?

В центре в это время был час «пик». Пробиться на машине к западной части города непросто. Наступали ранние, предзимние сумерки. Зажигались уличные фонари. Ему вдруг вспомнилось, что Дорота Скерска называла крыс «смертью с маленькими зубками». Смертью, о которой твердила она и в возможность которой он с самого начала отказывался верить.


Берда откинул простыню, которой было прикрыто тело.

Мужчина примерно тех же лет, что и профессор Глазура. Шея изуродована. Рядом с обезображенным трупом целая и невредимая крыса.

«Крысу снова придется отдать на экспертизу доценту Грудзинскому», — подумал Берда.

Но стоит ли снова возвращаться к Грудзинскому? Может быть, одна крыса отличается от другой? Может быть, игрушки и крысы, посылаемые для осуществления мстительных замыслов профессора, — это не одно и то же? Можно ли быть уверенным в том, что орудием убийства стала электронная крыса, спокойно ожидающая решения своей участи возле тела своей жертвы?

— Соберите мне как можно быстрее все данные о личности покойного, — приказал Берда.

Милиция не даром ела свой хлеб. Уже через час у поручика в руках был обстоятельный доклад. Недоставало только заключения судмедэксперта о причине смерти.

Начальника отдела торговли управления игрушек звали Игнацием Сивецким, ему был шестьдесят один год. Профессия — кибернетик. Пять лет назад он работал в Институте прикладной кибернетики вместе с Глазурой. Профессор уволил его с работы за какую-то мелкую провинность. Потом Сивецкий собрался за границу. По данным картотеки паспортного отдела, он выезжал в Италию к друзьям, у которых пробыл два года. Сначала ему продлевали паспорт и визу, потом, после подачи в польское дипломатическое представительство соответствующего прошения, он получил консульский паспорт.

Его знакомства в Италии не вызывали никаких подозрений. Вернувшись домой, он устроился на работу в управление торговли игрушками.

Поручик быстро пробежал глазами доклад. Он без труда ориентировался в важных для следствия обстоятельствах дела. На этот раз Берда не отметил для себя ничего интересного, хотя доклад готовили двое его коллег, которые считались хорошими профессионалами. Он решил вызвать профессора на улицу Широкую, будто бы для опознания умершего.

Берда приказал откинуть простыню таким образом, чтобы Глазура не мог сразу определить причину смерти.

Было похоже, что профессору была безразлична причина смерти, как, впрочем, и сама смерть Сивецкого.

— Да, это Игнаций Сивецкий. Я хорошо знал его, — сказал он спокойно и даже немного торжественно, как будто собирался вслед за этим произнести надгробную речь. И добавил: — Что ж, наступило и его время. Нас остается все меньше.

Когда Берда открыл шею Сивецкого и показал крысу, Глазура отпрянул.

— Что это значит? Откуда она взялась здесь?

— Именно это мы и хотели узнать у вас. Ведь вы продавали крыс управлению игрушек и должны были встречаться с Сивецким. Когда вы видели его в последний раз?

— Вчера, — сразу же ответил профессор, — да, еще вчера я с ним разговаривал.

— Здесь, в этой квартире? Вечером, перед самой смертью Сивецкого?

— Разумеется, нет, поручик. Не старайтесь, пожалуйста, приписать мне его смерть. Подобные подозрения не имеют ни смысла, ни оснований Да, я виделся с Игнацием, но не у него дома, а на работе. Это можно проверить.

— Хорошо, — сказал Берда, немного озадаченный уверенностью профессора. — Мы устроим вам очную ставку с сотрудниками отдела Сивецкого, которые не могли не видеть вас вчера. Но это совсем не исключает возможности вашего появления у Сивецкого вечером. Согласно предварительному заключению врачей, смерть Сивецкого наступила около двадцати трех часов. Что вы делали в это время?

— Я снова удостоился чести принимать у себя пана сержанта и снова по поводу пресловутого шума. Я хорошо помню, что это происходило после десяти — я как раз готовил одно приспособление для моей крысы. Наш разговор продолжался недолго. Сержант писал протокол примерно до половины двенадцатого. Этого достаточно?

— Не разыгрывайте комедию, пан профессор. А крыса? А раны на шее? Откройте, пожалуйста, еще раз, — обратился Берда к служащим.

Глазура смотрел с интересом. Да, сейчас он определенно был заинтересован.

— Вы все видели? Накройте! Что вы можете сказать по этому поводу?

Профессор долго молчал. Казалось, он размышляет над ответом.

— Что ж, мне кажется, я начинаю что-то понимать.

— Вы хотите сказать, что ваши крысы…

— Они наверняка безобидны. Разве что кто-то заинтересован в том, чтобы сделать их опасными. Мне кажется, что заключение ваших судмедэкспертов будет звучать не так категорично, как ваше обвинение.

— Вам больше нечего сказать?

— Проверьте, пожалуйста, мое алиби!

— Это ваша крыса, и алиби здесь ни при чем.

— Вовсе не моя, — запротестовал профессор, — и это чистая случайность, да, чистая случайность, что она оказалась здесь.

— Случайность? Вы смеетесь над нами, профессор?

— С моей точки зрения, это случайность.

— Мне придется задержать вас до того, как мы выясним ваше алиби и проверим крысу.

— Вы снова убедитесь в достоинствах моих игрушек. Я и вчера во время визита к Сивецкому доказывал ему их преимущества.

— Довольно шуток, профессор!

Профессор замолчал.

В отделении сотрудники из отдала Сивецкого подтвердили показания профессора. Администратор Рогожинский и дворничиха Лелюхова также засвидетельствовали, что профессор говорил правду.

Сержант Пэнк доложил, что готов сделать важное сообщение. В то время, как в одной комнате Глазура отвечал на вопросы, в другой Пэнк разгоряченно говорил.

— С того дня, когда я побывал у этого сумасшедшего профессора, я не выпускал его квартиру из поля зрения. Вчера, как мне сказал администратор Рогожинский, шум из квартиры послышался около десяти часов вечера. Это была обычная дрессировка крысы — прыгай, вперед, схвати его или что-то в этом роде. Меня вызвала дворничиха, я поднялся на этаж к профессору, постучал в дверь и вошел. Профессор был в каморке, которую он называет лабораторией, и возился с какой-то крысой; вскрывал ее или что-то в этом роде. Я даже вздрогнул, потому что эту крысу было почти не отличить от настоящей. На столике возле неубранной постели лежали распечатанные письма Он не оборачивался, потому что был занят и даже не хотел выслушивать наши замечания, и я украдкой, делая вид, что пишу протокол, прочитал их. Это была переписка с изготовителями каких-то важных деталей для электронных изделий. Они отвечали на его умоляющее письмо, что не могут выполнить заказ, потому что должны сначала удовлетворить потребности государственной промышленности, гораздо более важные, чем его игрушки. Судя по всему, они считали изготовление таких игрушек ненужным и бесперспективным делом В письме профессора, копия которого была приколота к их ответу, было написано, что он больше не имеет возможности делать свои игрушки из-за нехватки материалов. Когда я в последний раз был в квартире в момент его отсутствия…

— Как, вы проводили обыск без разрешения?

Пэнк смутился.

— Да. Мне давно следовало сознаться. Я готов понести наказание. Но, пан поручик, у него было только три крысы. Мне удалось установить это еще во время того нашего вечернего посещения. Это те же самые крысы. Во время осмотра мне пришло в голову пометить их. Вчера, когда я составлял протокол, я проверил это. Все три крысы, что остались у профессора, были с моими пометками

— Идите, я побеседую с вами позже! — произнес Берда.

Доклад Пэнка мог означать то, что профессор не посылал крысу к Сивецкому и не подбрасывал ее. Это становилось интересным. А может, он ловко подсунул письма Пэнку или кому-нибудь другому, кто должен был производить обыск? Это мог быть и тонкий расчет. Ежи Берда с минуту слушал, как из-за приоткрытой двери доносились резкие вопросы допрашивающего и ровные, лишенные выражения ответы профессора.

В конце концов Берда приказал отпустить Глазуру и извиниться перед ним.

На следующее утро поручик послал своего сотрудника в институт к доценту Грудзинскому. Доцент вообще не хотел говорить о крысах, он даже отказался взять для исследования ту, которую нашли в доме Сивецкого.

— В крысах нет ничего опасного, — наконец произнес он. — Газеты написали о преступлении совершеннейшую чушь. А может быть, вы думаете, что нашему институту больше нечем заниматься, кроме криминалистических исследований?

После обеда пришло заключение из отдела судебной медицины.

Прочитав, Берда сразу же позвонил доктору.

— Странное у вас заключение получилось, — сказал он. — Как понимать то, что вы не уверены?

— Тем не менее это так. — Доктор объяснил спокойно и деловито. — Вскрытие трупа было совершено на второй день примерно в двенадцать часов, между тем как смерть наступила около одиннадцати часов вечера предыдущего дня. Следовательно, мы не можем с полной уверенностью утверждать, что было причиной его смерти — инфаркт, вызванный, например, чрезмерным количеством алкоголя (а он в этот вечер выпил немало), или укус крысы. На теле крысы нами не обнаружено никаких следов, кроме крови покойного.

Берда решил еще раз посетить Грудзинского. Именно Грудзинский, как полагал поручик, сейчас единственный человек, к которому тянутся все нити. Раны могла нанести только крыса. Тогда утверждение профессора Глазуры о безобидности его крыс выглядит таким же ложным, как и заключение, подписанное Грудзинским. И Глазура, и Грудзинский были знакомы с Сивецким. Есть ли у доцента такое же твердое алиби, каким располагает старый профессор? И возможно ли управлять крысой на большом расстоянии?

Берда раздумывал над этими вопросами, когда вошел сержант Пэнк.

— Пан поручик, нас не оставляет в покое бывшая жена Глазуры. Она говорит, что жизнь ее мужа под угрозой. Она требует, умоляет об охране.

— Пошлите туда двух человек. Пусть посмотрят, что там происходит. Вы знакомы с обстоятельствами дела, сержант?

— Так точно, пан поручик.


— Ты опять куда-то собираешься? В такое время? Ты уже каждый день стала выходить по вечерам.

Ян нервничал. Он проводил эти поздние вечера за пятью замками, в квартире с занавешенными окнами, так что в комнаты не проникал даже луч света. Правда, у Яна были ключи, и он в любую минуту мог бросить все и убежать.

Всякий раз, когда она собиралась уходить, разражался скандал. Они упрекали друг друга в неосторожности и гадали о том, что будет через четыре или пять дней. Ян становился все беспокойнее. Все настойчивее страх боролся в его душе с нежеланием вести такую жизнь.

— Куда ты ходишь, где проводишь столько времени?

— Пойми: покупки, транспорт… Но мы расстаемся всего на два часа.

— Вчера ты вернулась через три.

— Мне нужно было еще кое-что уладить, — она пыталась быть искренней.

— Что?

— Это касается только нас с тобой. Но об этом говорить еще рано. Слишком рано. Поверь мне на слово и не заставляй рассказывать все.

— Значит, у тебя есть тайна, которую ты тщательно скрываешь от меня?

— Идет уже четвертый день. Еще день—другой — и все закончится. Я узнала, что ему больше не из чего делать новых крыс. Он может располагать только теми, что остались у него.

— Откуда ты это знаешь? — Я слышала.

— От кого? По всей видимости, это и есть твоя тайна?

Она прибегла к своему испытанному средству, стараясь опутать его кокетливыми ласками. В этот раз ей удалось добиться своей цели быстрее, чем обычно.

Чуть устало — он внимательно следил за ее сборами — она готовилась к выходу, с трудом отыскивала нужную вещь. Он не подал ей перчатку, которую она уронила на пол, не напомнил, где ее сумочка, пока Дорота сама не нашла ее. Она небрежно подкрасила губы, оставив на них помады гораздо больше обычного. Ян молча наблюдал за ней. Он с удивлением обнаружил, что может оставаться холодным. И хотя у него готов был вырваться вопрос «что с тобой?», он не задал его и даже не произнес обычного «куда ты собралась?».

Она поцеловала его перед выходом. В эту минуту Дорота думала о том, что может наступить минута, когда они больше не увидятся. Впрочем, эта мысль приходила ей каждый день по нескольку раз.

Когда она ушла, Ян с тяжелым вздохом достал вторые ключи, которые добровольно согласился не брать в руки. Он с минуту прислушивался, нет ли кого на лестнице.

Несмотря на сгущающиеся сумерки, он отчетливо видел ее силуэт на остановке. Его интересовало, куда она поедет. Ян предполагал, кто ей мог помогать, в принципе, был даже уверен, что это Грудзинский. Он немного слышал о характере этого человека, знал и то, что тот по-настоящему любит Дороту.

Она села в автобус.

Почти сразу же за этим автобусом появился второй. «Что ж, мне везет», — подумал Ян, входя в салон. Автобусы ехали один за другим, и Ян мог легко наблюдать за Доротой.

Ян удивлялся, что продолжает ехать за ней. Его одновременно мучил страх и чувство вины перед Доротой. Ему трудно было упрекнуть ее в чем-либо, он старался убедить себя, что она пошла на все это ради него. В нем снова ожило глухое, застарелое чувство ревности к Грудзинскому. Когда он познакомился с Доротой, именно Грудзинский был его соперником, а не профессор.

«Боже мой, — подумал он. — Как все осложнилось. Такое ужасное убийство и эта крыса…»

Ян начинал все больше и больше волноваться, что, впрочем, не мешало ему сохранять предельную осторожность.

Она шла к Грудзинскому. Все было ясно: последний отрезок пути Дорота решила пройти пешком. Он видел, как она подходила к дому, как нажимала на кнопку звонка. Дверь открыла, как ему показалось, какая-то женщина.

Наступила темнота. В окнах соседних домов зажигался свет и опускались шторы. Сады дышали осенней влагой. Медленно сгущающийся туман окутывал улицы и растворял в себе деревья.

«Хорошо, — подумал он, — я подожду. Подожду, черт возьми!» Его душила ярость.

В тумане он мерил шагами улицу, вглядываясь в лица редких прохожих. Мысли перемешались, запутались. Чем больше он ждал, тем, казалось, больше успокаивался.

Несмотря на меры предосторожности, предпринятые Яном, Дорота почти сразу заметила его. Она остановилась и тихим, сдавленным голосом позвала:

— Янек!

Он обернулся, затем подошел к ней и схватил ее так, что у нее перехватило дыхание. Потом он отпустил ее.

— Что ты там делала? — спросил он уже спокойно. Почти равнодушно. Его холодность больше всего поразила Дороту.

— Я подговаривала Грудзинского, чтобы он убил его. Да, я подбивала его на убийство. Для нас это было бы выходом.

— И что? — спросил он тем же тоном.

Она не ответила. Они шли вместе сквозь туман, невдалеке уже. виднелся электрический свет. До остановки было метров двести. Она остановилась и сказала:

— Может быть, я навсегда уничтожу то, от чего схожу с ума. Но так не может больше продолжаться, не может! — Она с отчаянием смотрела на Яна.

Подошло такси. До дома они доехали в полном молчании.

Полковник Гроньский вызвал к себе Ежи Берду рано утром. Едва Берда появился на работе, сержант Пэнк отрапортовал ему и передал приказ шефа.

В кабинете у полковника было несколько человек. Обычное производственное совещание, как они привыкли называть такие встречи. Почти все присутствующие были знакомы друг с другом. Внимание Берды привлек незнакомый мужчина в штатском.

— Представляю вас заместителю мэра города, — сказал Гроньский — Поручик Берда принадлежит к числу самых опытных работников нашей криминальной службы.

Он повернулся к гостю.

— Я должен сказать несколько слов, чтобы объяснить ваше присутствие здесь. Дело с игрушками приняло неожиданный оборот. Газеты подняли шум вокруг убийства Сивецкого. До сих пор еще не установлены причины его смерти. Дошло до того, что властям пришлось приостановить продажу не только пресловутых крыс, но и всех механических и автоматических игрушек вообще. Люди не уверены в своей безопасности.

— Вот именно, — подхватил заместитель мэра. — К тому же бывшая жена профессора накаляет обстановку. Она наносит визиты должностным лицам, требуя ареста профессора и возбуждения против него уголовного дела. Эта обезумевшая ба… женщина, — поправился он, — способна на все. Поэтому нам хотелось бы, чтобы вы, поручик, энергичнее взялись за дело. Что вы думаете о профессоре? Я не был знаком с ним.

— По правде говоря, — медленно произнес Берда, тщательно обдумывая слова, — я еще не составил себе определенного мнения. Маловероятно, чтобы кто-то мог откровенно демонстрировать свою жажду мести так, как это приписывают профессору. Мы установили его бесспорное алиби.

Нет, профессор не убивал Сивецкого. Следовательно, мы можем предположить, что либо он невиновен, либо у него есть сообщники. Кто и с какой целью мог стать сообщником профессора? А может, у его бывшей жены и ее нового мужа или у него одного есть еще недоброжелатели? Вот вопросы, на которые мы постараемся как можно скорее найти ответы. Без них нам придется работать вслепую.

— Кто, по-вашему, — спросил полковник, — мог бы попытаться использовать сложившуюся ситуацию?

— У меня вызывает подозрение человек, которого несколько лет назад связывали какие-то отношения как с профессором, так и с Сивецким.

— Вы имеете в виду, пан поручик, доцента Грудзинского? — спросил заместитель мэра. — Я должен сказать, что доцент хорошо известен в научных кругах и административных органах. Мнение о нем единодушно: это честный и порядочный человек, который во имя интересов дела готов поступиться своими как в работе, так и вне ее. У нас была возможность убедиться в его самоотверженности и добросовестности во время аварии на заводе электротехнического оборудования. Грудзинский числится на заводе консультантом по научным исследованиям. Во время аварии он спасал людей, рискуя собственной жизнью.

— Мне непонятно, почему он так настойчиво твердит о том, что крысы безвредны. Ему следовало бы быть менее категоричным. Тем не менее он стоит на своем, как будто сам их делает. Кроме того, прошу не забывать, что в этом деле замешана женщина. Ищите женщину! Этому меня учили в школе криминалистики. И уже не раз оказывалось, что если в каком-нибудь запутанном деле не обошлось без женщины, именно она оказывалась причиной всех волнений. А ведь в нашем случае мы имеем дело с женщиной необычной. Интеллигентной, образованной, красивой. Это действительно редкое сочетание.

— Вы так думаете? — спросил полковник. И повернулся к заместителю мэра. — Предоставим ведение дела поручику Бер-де. Сидя за столом, мы все равно ничего не решим. Он лучше нас знает, что и как искать.

— Благодарю вас, поручик, — заместитель мэра улыбнулся и крепко пожал Берде руку. — Нам всем хочется, чтобы дело продвигалось быстрее, — добавил он.

— Посмотрим, — ответил Берда. — Посмотрим, что у нас получится. Сейчас я иду к Грудзинскому. Хочу увидеть его в домашней обстановке.

Доцент жил в районе, состоявшем из особняков. Это была та часть Кемпы, население которой не обязательно составляли зажиточные люди, а скорее те, кто когда-либо получил в наследство одноэтажный домик с просторным холлом и камином.

Берда не раз бывал в таких особняках. Однако на этот раз выяснилось, что доцент просто снимает две комнаты в большом, не без некоторой изысканности обставленном доме. В холле размещалась чья-то семейная портретная галерея. Расшитые золотом старинные кафтаны соседствовали с блестящими мундирами.

Доцент нисколько не удивился — по всей видимости, он ждал визита работников милиции.

— Однако вы действуете очень оперативно, — сказал он, стараясь справиться с волнением.

— Как вас понимать? — удивился Берда. — Вы хотите сказать, что вы меня вызывали?

— Да. Вызывал Несколько минут назад. Не понимаю…

— Это неважно, — остановил его поручик. — Что все-таки случилось? — спросил он.

Доцент Грудзинский прерывающимся голосом рассказал про свое необычное приключение. Он возвращался домой из института, когда уже стемнело.

— У меня нет машины. Я приехал сюда на автобусе. Последние триста метров я всегда иду пешком. Тот, кто за мной следил и хотел напасть на меня, вероятно, хорошо знал мою привычку.

Берда вспомнил, что улица, где жил Грудзинский, сужалась, протискиваясь между стенами двух особняков, стоящих на окраине. К тому же она очень слабо освещалась. Фонарные столбы находились на некотором удалении друг от друга, а из занавешенных окон едва пробивалось наружу слабое свечение.

— Я задумался и вдруг почувствовал, что кто-то осторожно крадется за мной, — продолжал Грудзинский. — Я невольно обернулся. Тогда тот отпрянул в сторону и попытался набросить мне на голову длинный шарф. Вот этот. Это мой шарф. Я не знаю, каким образом он мог попасть в чужие руки. Может быть, я оставил его в институте или потерял по дороге? Затем меня сбили с ног. Возможно, нападавших было двое. Я очень громко закричал.

— Мне все ясно, — почти весело сказал поручик Берда. — Через минуту вы обнаружили около себя крысу.

— Да, конечно. Но как вы догадались? Это очень неудачные шутки.

— А вы не связываете их с профессором?

— Я сомневаюсь, чтобы он…

— Пан доцент, расскажите, пожалуйста, что вы делали в тот день, когда скончался Сивецкий, ваш с профессором общий знакомый. Чем вы занимались в тот день вечером?

— Откровенно говоря, я этого не помню, да мне и не нужно. В течение уже многих лет я не имел ничего общего с Сивецким. Меня никогда ничего с ним не связывало. Меня интересует только мой случай, и я вас позвал сюда именно для этого. Потому что подобные шутки с нападением на меня…

— Шутки? — спросил поручик. — Это трудно назвать шуткой. Ведь наша экспертиза не исключает того, что Сивецкого покусала именно такая безвредная, по вашему мнению, крыса. Вы полностью уверены в результатах своего анализа?

— Я проводил его дважды.

— И все-таки, пан доцент, постарайтесь припомнить, что вы делали вечером в тот день, когда умер Сивецкий?

— Я не считаю возможным рассказывать подробности своей личной жизни. В тот день я был не один. Этого достаточно? Наверняка вы сейчас зададите вопрос, кто может подтвердить мои слова. Я не знаю, была ли в тот день хозяйка дома или нет. Мне также не известно, успела ли она разглядеть моего гостя через замочную скважину или через приоткрытую дверь.

Последние слова Грудзинский произнес особенно громко Разговор проходил в большом холле. Собеседники сидели в глубоких кожаных креслах, и со всех сторон их окружали двери, ведущие в комнаты. Хозяйка могла находиться за одной из них.

Поручик начал прощаться.

— Пан доцент, постарайтесь все-таки найти более надежное алиби. Это действительно важно. Сейчас сдержанность вам только повредит. Мне очень жаль, но я не могу иначе. Я должен знать, что вы делали в тот вечер. С кем вы встречались.

— Более надежное? — переспросил доцент. Его раздражение, казалось, улеглось, — Вы думаете, что мне необходимо рассказать об этом?

— Да, и о том, кто напал на вас. Ведь вам это известно!

Поручику пришло в голову, что если бы Грудзинский имел в виду профессора, он более открыто давал бы понять это. Какую игру ведет доцент? Какое место занимает во всем история с нападением? На него набросили его же собственный шарф, якобы утерянный им когда-то. Кто поверит в эту сказку?

— Видите ли, того, кто напал на меня, спугнули. Когда я поднялся с земли и сорвал со своего лица шарф, то увидел, что к соседнему дому подходит какая-то парочка. Я сразу же узнал их в лицо Она живет здесь, а он почти каждый день провожает ее Кто знает, может, они и заметили что-нибудь.

— А вы… вы их не спрашивали?

— Мне не хотелось больше выходить из дома в сумерки. А крыса… Крысы уже не было. Она почти сразу исчезла куда-то.

— Прошу вас завтра в двенадцать быть в отделении. Я должен поговорить с вами. Мне необходимо установить ваше алиби.

— До свидания.

«Странная история», — подумал поручик Берда, садясь в машину. Он решил, несмотря на позднее время, навестить бывшую жену профессора.


— Это настоящая крепость, — громко произнес поручик Ежи Берда, звоня в дверь квартиры Дороты Скерской. Прежде всего, его интересовал рассказ Дороты о Грудзинском Он был уверен в том, что совесть доцента не совсем чиста. Наверняка этот человек либо утаивал от него правду о той опасности, которую представляли крысы и которая открылась ему при исследовании игрушек, либо воспользовался для каких-то своих целей (каких, черт возьми?) паникой, возникшей вокруг загадочных зверьков

Репутация Грудзинского была далеко не так безупречна, как утверждал заместитель мэра города Рядом с мощным течением всегда можно обнаружить другой, более слабый поток, о котором известно немногим — а ими в данном случае могли быть соседи, самые близкие друзья и недоброжелатели. Доцента подозревали в романе с женой профессора. Их не раз видели вместе в кафе на окраине города и даже в небольшой гостинице в Казимеже во время поездок профессора по стране.

С момента появления в институте Яна эта связь и свидания доцента с Доротой неожиданно прекратились.

Скорее всего в тот момент профессор уже узнал о них. Однако прежде чем его гнев вырвался наружу, появился Ян. Начало тягостным ссорам и взаимным угрозам было положено.

Дальнейшее развитие отношений между профессором и Грудзинским было хорошим дополнением к их лорнетам. И хотя Ян уже занял место Грудзинского, старый ученый не отказался or намерения отомстить своему более молодому коллеге. Поговаривали, что именно он поставил крест на диссертации Грудзинского, публично высмеяв ее. Однако потом обстоятельства сложились в пользу Грудзинского. Эксперименты профессора с жидким центром электронной памяти, которые в присутствии поручика Берды так хвалил Грудзинский, не принесли желаемого результата. У профессора сначала деликатно отобрали лабораторию, передав ее Грудзинскому, а после несчастного случая, происшедшего с профессором в химической лаборатории, его вообще отстранили от дел.

Развод Дорота получила только через год. Профессор согласился на него во время одного из многочисленных судебных разбирательств. Однако и на этот раз дело завершилось скандалом в здании суда Именно в тот момент свидетели услышали от профессора угрозы. Тогда и начались побеги молодой пары. По слухам, Дороте пришлось воспользоваться деньгами своего бывшего мужа, и отнюдь не малыми, ибо он копил их на протяжении всей своей жизни. Многие свидетели утверждали, что профессор был всегда бедно одет и что одной из причин романов его жены было желание как-то разнообразить свою жизнь.

Берда допускал, что истина находится где-то посредине. Дорота должна была забрать какую-то сумму из тех денег, что накопил профессор, но при этом никто не мог поручиться, что она не отщипнула какую-то часть от сбережений старого холостяка Грудзинского.

Тем не менее поручику казалось маловероятным, чтобы деньги сыграли важную роль в этом конфликте и могли хоть в какой-то мере объяснить последние события. Он мало доверял тем свидетелям, которые утверждали, что профессор взялся за изготовление электронных игрушек из-за денег. Очевидно, какую-то роль во всем этом играли и искусственные зверьки, «смерть с маленькими зубками», как их называла Дорота Скерская.

Звонки и стук в дверь не дали результатов. Поручик стал нервничать.

— Милиция, — громко крикнул он, — откройте, милиция.

В ответ он услышал скрежет засова на входных дверях.

В дверном проеме стояла Дорота, вооруженная гуральской чупагой[2] с острым, украшенный резьбой лезвием.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Берда.

Она пыталась подавить волнение. Ее большие глаза горели, делая ее еще более привлекательной, чем в те моменты, когда Дорога была в отчаянии или плакала. Она чем-то напоминала львицу, оберегающую своих малышей.

— Вы все еще боитесь? Где ваш муж?

— Вы не выполнили моей просьбы. Вы отказали мне в охране для Яна.

Поручик прошел в комнату и сел в кресло.

— Я принял решение установить здесь охрану.

— О боже, наконец-то! Если только эта охрана хоть чем-нибудь сможет нам помочь.

— Возьмите себя в руки! Я оставлю здесь своих людей Вам легко будет позвать их на помощь в случае необходимости.

— А случай с Сивецким? Его смерть ужасна… Эта крыса…

Поручик с неприятным чувством наблюдал за ее нарастающим возбуждением. Движения Дороты стали какими-то нескоординированными, а в глазах появился нетерпеливый огонек.

— Вы были у доцента Грудзинского в тот вечер? — неожиданно спросил Берда. — Вы послали его к Сивецкому. Когда он был у Сивецкого?

— Не знаю, — машинально ответила она, — Я не знаю, во сколько он там был.

Итак, она выдала Грудзинского.

— Он вышел вместе с вами?

— Да, мы вышли вместе. Я ждала его минут пятнадцать—двадцать у ворот. Он выбежал и рассказал мне все о крысе. Это ужасно. Вы видите, что может ожидать моего…

— Значит, это произошло именно так?

— То есть как? — только сейчас поняла она. — То есть как, он вам этого не говорил?

— Это несущественно. Спасибо и извините.

Он вышел. Позади него одна за другой гремели щеколды замков. Он услышал удар тяжелого засова. Потом приглушенный спор между мужем и женой.

Возможно, доцент Грудзинский убил Сивецкого, имея с ним давние счеты, причиной которых была жена профессора. Сам по себе тот факт, что ни он, ни она сразу же не дали знать милиции, был подозрителен и бросал тень на этого человека. Ну что ж, вызовем пана доцента. Пусть выложит все, что знает. А знает он, пожалуй, много.

Внизу у дома дежурили люди из охраны, присланной Бердой. Дорота хорошо видела их. Теперь она вместе с Яном псе чаще подходила к окну, всегда занавешенному портьерой. Один из охранников в сильно надвинутой на уши шляпе был низким и коренастым.

— С первого взгляда видно, что это шпик, — сказала Дорота.

Другой охранник был немного повыше и отличался необыкновенной худобой и неряшливостью в одежде.

— И этого я бы сразу заметила, если бы захотела напасть на дом, — сказала она. — Интересно, есть ли еще другие?

Осенний вечер струил в эту комнату сквозь оранжевые портьеры приятное теплое свечение.

В дверь кто-то неожиданно постучал. Потом раздался звонок.

— Не надо, это ловушка, Янек! Спрячься! Я опять закрою тебя. Умоляю!

Он так привык к приступам ее ярости, что почти автоматически повиновался. Она втолкнула его в спальню, схватила свое оружие и, подойдя к входной двери, выкрикнула:

— Кто там?

— Милиция! Взгляните, пожалуйста, через глазок. Вот удостоверение.

Она наклонилась. Действительно, на удостоверении была печать милиции. Это был один из тех людей, которые целый день ходили под окнами. Но все равно Дорота медлила отодвигать засов.

Она бросилась к Яну, не обращая внимания на возобновившийся стук в дверь.

Милиционер кричал через дверь:

— Я хотел позвонить от вас поручику Берде. Это ближайший аппарат.

Ян оттолкнул от себя Дороту.

— Уедем сегодня же вечером, — сказал он. — Рано или поздно эти крысы догонят нас.

Яна охватила паника. Сейчас он сам все больше убеждался в том, что ему не миновать скорого прощания с жизнью и что месть профессора неминуемо должна обрушиться на него.

— Прошу тебя, уедем.

— Отсюда лучше не выходить.

Ян вдруг почувствовал, что Дорота стала тяготить его.

— Нам нужно уехать сегодня…

Она посмотрела на него: он лежал на спине, вялый и бессильный, уставясь глазами в потолок. Казалось, что в этот момент он может сказать все, что угодно, но то, что он говорил, не имело ровно никакого смысла, потому что слова существовали как бы отдельно от него.

— Тише, — сказала она, обнимая его.

Он оттолкнул ее Это случилось в первый раз с тех пор, как они соединились, и потому поразило ее. Она снова попробовала подойти к нему.

— Я устал, — сказал он. — Да, я очень устал.

У него чуть не вырвалось грубое и резкое: «я сыт по горло», но он сдержался. Однако эти слова и принужденная ласка повергли ее в ужас.

Она поднялась с постели и стала нервно ходить по спальне.

Со стороны могло даже показаться, будто она что-то усиленно ищет.


Поздним вечером в институте и в центре игрушек горел свет. Поручик Берда и его помощники заканчивали подсчет крыс. Они отмечали, сколько всего игрушек центр принял от профессора за все время, сколько передал в магазины и сколько было изъято из магазинов еще до смерти Сивецкого.

Берду интересовал также вопрос, сколько крыс получил Грудзинский и его институт для исследования. Работа была кропотливой, и очень много зависело от того, сойдется ли в итоге их общее количество. Конечно, в этих расчетах не учитывались те крысы, которые были проданы и разошлись по стране так, что никто не мог знать, в чьих руках они находятся. Несмотря на кампанию, начатую газетами против загадочных игрушек, ни одна крыса еще не была возвращена покупателями.

На вопрос начальства о причинах такого поведения покупателей поручик Берда ответил:

— Я полагаю, что, как чаще всего и случается даже в таких громких делах, люди скромные и обыкновенные, никогда ранее не сталкивавшиеся в своей жизни с сенсациями, не отождествляли своих крыс с теми, которые могут стать орудием убийства. Тем более что со времени их приобретения никаких странностей в поведении крыс не наблюдалось.

Берда неожиданно остановился.

— Значит, это случайность, факт, совершенно не связанный с делом, которое мы вам поручили? Не так ли?

Полковник явно старался спровоцировать Берду на откровенность.

— Вы считаете, что такая случайность возможна? Я уверен в обратном, но честно говоря, не знаю, на что решиться. Я уже о многом догадываюсь, и мне кажется, что многие нити этого дела находятся у меня в руках, но мне все еще не хватает неопровержимых доказательств. В принципе сейчас, кроме охраны возле дома бывшей жены профессора, я не могу предпринять никаких других, более конкретных действий.

Будем откровенны: если во всем виноват старый профессор, нам необходимы доказательства его преступной деятельности. В то же время нет никаких сомнений в том, что профессор не мог иметь ничего общего с убийством Сивецкого. Доцент Грудзинский находился у Сивецкого в тот вечер, когда произошло убийство, — его послала бывшая жена профессора. Я узнал об этом от хозяйки Грудзинского, вернее хозяйки дома, в котором он живет. У этой пани нет других занятий, кроме как подглядывать за своими жильцами и сплетничать о соседях. Она рассказала о визите Дороты Скерской в день смерти Сивецкого и о том, что из дома Дорота и доцент вышли вместе.

— Неужели Грудзинский и профессор заодно? Что свело их вместе? Общее желание уничтожить Яна?

— Я рассматривал и эту возможность. Таковы факты, — ответил поручик Берда. — Больше не удалось установить ничего.

Он не любил говорить о расследовании. Даже своим начальникам. Он опасался, что их советы, а иногда и давление могли изменить ход следствия, повлиять на методы сбора доказательств.

Тем не менее нельзя было сбрасывать со счетов и то, что у бывшей жены профессора были романы и с Грудзинским, и с Сивецким, не считая встреченного позже Яна.

Итак, независимо от действий профессора, ревность могла руководить поступками не только самого профессора, но и Грудзинского. Им вовсе не нужно было сотрудничать.

Впрочем, в поступках, продиктованных ревностью, можно было обвинить и Яна, которого привел в бешенство визит Дороты к бывшему любовнику Грудзинскому — квартирная хозяйка, несмотря на туман, все-таки заметила Яна и Дороту у дверей своего дома и наблюдала за сценой, которую он устроил.

Полковник продолжал расспрашивать Берду о результатах подсчета крыс, находящихся как в институте, так и в управлении торговли игрушками.

— Мне уже точно известно, сколько всего их было, — ответил поручик. — Я приказал поднять Грудзинского с постели, если он уже спит, и сразу же доставить сюда. Не исключено, что убийство Сивецкого, в котором крыса предположительно принимала непосредственное участие как орудие убийства, может пролить свет на многие другие загадки. Например, если верить Грудзинскому, крыса, появившаяся при нападении какого-то человека на доцента, бесследно исчезла.

— Кому-то, как видно, было выгодно подбрасывать крыс. Меня несколько удивляет, почему вы не хотите еще раз допросить профессора. Несмотря на бесспорное алиби в деле Сивецкого, он наверняка играет важную роль в этой драме хотя бы как изготовитель орудий преступления.

— Наступит и его очередь. Но сначала мне необходимо поговорить с Грудзинским.

— Ну хорошо, только, пожалуйста, заканчивайте побыстрее. Неизвестность держит в напряжении не только тех, кто прямо связан с расследованием. Город, если можно так сказать, чувствует себя в опасности.

В эту минуту в кабинет ввели Грудзинского. Доцент был очень небрежно одет.

— Вас подняли прямо с постели? — спросил Берда.

— Это беззаконие! У меня нет ничего общего…

— И тем не менее бывшая жена профессора Глазуры показала, что в тот вечер вы приходили к Сивецкому. Почему вы скрыли это от нас?

Грудзинский молчал.

— Вот, пожалуйста, — сказал поручик Берда, — показания бывшей жены профессора. Она выдала вас.

— Я вовсе не просил ее хранить тайну, — закричал доцент. — Она не обязана была делать это.

Он опять замолчал, и теперь из него ничего нельзя было вытянуть. Любая попытка завести разговор о Дороте встречала с его стороны безучастное молчание.

— Может, мне запереть вас, попросту посадить? А завтра попросить прокурора составить обвинительный акт по делу об убийстве Сивецкого?

— Вы можете делать все, что захотите, пан поручик.

Берда вызвал протоколиста и дежурного — подпоручика Руга.

Допрос начался с обычных вопросов о возрасте, месте рождения, местожительстве — пустых, никому не нужных формальностей, за которыми не возникает цельного объяснения мотивов человеческих поступков.

Зазвонил телефон.

— Вас, пан поручик, — официальным тоном сказал Руг.

— Благодарю… Слушаю. С кем я говорю?

Из трубки донесся приглушенный, чуть хриплый голос.

— Прошу вас, не затягивайте умышленно этот разговор. Меня все равно не обнаружат, я говорю из телефонной будки. Лучше окружите профессора и охраняйте его. Ему грозит смертельная опасность.

Щелчок. Типичный для автоматов в телефонной будке.

— Вы успели установить, откуда звонили?

— Нет, — отозвался сержант Пэнк, — слишком коротким был разговор.

Берда посмотрел на Грудзинского. Тот сидел, весь обратившись в слух.

— Хватит ломать комедию. Опять человеческая жизнь в опасности, — сказал Берда. — Отвечайте только правду. Что вы делали у Сивецкого?

— Да, я признаю, что был у него. Она просила меня сделать все, чтобы изъять из обращения игрушки, находящиеся а городе и за его пределами. Она пошла к Сивецкому вместе со мной. Потом осталась ждать около ворот.

— Сколько времени это продолжалось?

— Около пятнадцати минут.

— Что вы делали там так долго?

— Я хотел сразу же убежать, но не смог. Я не знал даже, как поступить, звонить в милицию или нет.

— И в конце концов решили все-таки ничего не сообщать властям?

— Мне не хотелось впутывать в это дело ни ее, ни себя. Я стер следы своего пребывания платочком и замшевой тряпочкой для очков, которую всегда ношу с собой. Но я не убивал Сивецкого. Он лежал на полу со следами укусов крысы на шее.

— Вы говорите неправду, пан доцент. Там не было крысы.

— То есть как не было?

— Крысу могли принести только вы. Дело обстоит именно таким образом, Мы тщательно пересчитали всех крыс. Только вы могли взять крысу из института.

— О боже, но это же неправда.

— Вы принесли туда крысу?

— Допустим, что ее принес я.

— Вы убили Сивецкого во время ссоры, причиной которой была ревность. Ну, /юзнайтесь же вы наконец!

— Я не убивал Сивецкого. В ту минуту, когда я вошел в его квартиру, он был уже мертв.

— А крыса? Откуда она могла взяться, если не от вас?

— Я пришел туда еще раз.

— Когда? Сразу после того, как увели Дороту?

— Да, именно так.

— Однако в тот момент, когда вы провожали ее, вы успели сказать, что крыса покусала Сивецкого?

— Может быть, я и говорил ей это.

— Зачем?

Грудзинский посмотрел на Берду умоляющим взглядом.

— Прошу вас, не говорите ей, что я лгал.

— Так значит, вы обманули ее, пан доцент? Но вы хотели обмануть и нас. Нам хорошо известно, что, кроме знаний в области электроники, вы получили медицинское образование и работали хирургом, не так ли?

— Сейчас я скажу вам всю правду. Только, пожалуйста, не передавайте ей.

— Я слушаю, — сказал Берда. Он уже все понял: профессор в опасности. Когда Грудзинский кончил свой рассказ, Берда спросил:

— Вы хотели направить подозрение в убийстве Сивецкого на профессора, не так ли? Но мне непонятно, кто мог напасть на вас возле вашего дома? И появлялась ли при этом крыса?

Грудзинский побледнел.

— Ну? Объясните мне вашу ложь прежде, чем погибнет еще один человек.

— Мне показалось, что это был Ян. Да, это был он. Он сбил меня с ног и тут же убежал. А крысу я придумал.


Он вскочил. Что могло разбудить его так неожиданно?

Ему показалось, что он слышит звон посуды на кухне. Она, наверное, задела стопки с тарелками в буфете, доставая из него приборы для завтрака.

«У меня есть немного времени до завтрака», — подумал он. И, несмотря на запреты и свои обещания, плотно запахнул халат, осторожно, стараясь не шуметь, подошел к окну, приоткрыл дверь и вышел на балкон.

На соседнем балконе он увидел мальчика.

«Как жаль, что у нас нет ребенка», — думал Ян, приглядываясь к смешным движениям мальчика, который прыгал по бетонному полу. Неожиданно мальчик испуганно вскрикнул.

На балкон выбежала его мать.

— Что с тобой, Болек?

— Мышка убежала от меня.

И почти в ту же секунду прямо перед собой, на стене, слегка поблескивающей в лучах солнца, Ян увидел ползущую крысу.


Зверек был размером с маленькую кошку. Его глазки уставились на Яна Ян в ужасе отпрянул, но не успел закрыть дверь, — электронная игрушка одним прыжком перемахнула через порог и с минуту оставалась неподвижной, как будто принюхивалась к незнакомым запахам.

Ян попятился назад, пока спиной не почувствовал стену. У него перехватило дыхание. Ему захотелось закричать, позвать на помощь Дороту, но он не мог и только беззвучно шевелил губами.

Зверек вскочил на подлокотник кресла прямо перед Яном. Ян был не в силах сделать ни шага.

Зверек спокойно взобрался ему на плечо. Ян, боясь разозлить игрушку, даже не попытался ее столкнуть.

Потом он вдруг услышал стук в дверь.

Ян резко смахнул крысу и почти одновременно отскочил в сторону. Зверек остановился возле кресла, потом двинулся вслед за Яном в прихожую Ян обернулся, схватил стул и бросил в крысу. Зверек снова прыгнул ему на плечо, Ян поймал его рукой. Ему вдруг захотелось, чтобы то, что должно было случиться, случилось сейчас. Пот крупными каплями стекал по его лицу. Он поднес холодное тело крысы к своей шее. Но зверек даже не шевельнулся.

Ян внимательно посмотрел на него, потом положил крысу в карман и сказал:

— Сиди спокойно.

Крыса замерла, повинуясь приказу Ян вспомнил, что ее нужно привести в движение, подув между глаз. Он достал крысу из кармана, поднес к губам и дунул. Крыса попыталась вырваться. Но Ян крепко держал ее.

Стук в дверь прекратился. Ян подошел поближе и попробовал открыть дверь, но она была заперта на ключ. И тут он услышал голос за дверью.

— Наверняка он дома. Болек видел его на балконе.

Ян узнал голос соседки. Потом услышал голос Болека.

— Мышка убежала туда. Этот пан уклал ее.

— Сейчас я открою, — закричал Ян.

— А, вы дома? К вам убежала мышка. Это игрушка, которая была у Болека на балконе.

— Да, она у меня. Сейчас я открою, вот только найду ключ.

«Где же Дорота?» — подумал Ян. Она обращалась с ним, как с ребенком, боялась даже ключи оставить в обычном месте. Он прошел на кухню, но там ее не оказалось. Тогда Ян пошел с крысой на плече в спальню. Ему хотелось увидеть Дороту. Все, что она говорила, оказалось вздором. Он танцевал по комнате с крысой, неподвижно сидящей на его плече.

— Дорота, иди сюда! — крикнул Ян.

Он обыскал всю квартиру. Дороты не было. Может, она вышла за молоком? Но тут он заметил, что боковой ящик его письменного стола выдвинут. На деревянной панели висел листок бумаги. Ян узнал неровный почерк Дороты. Прочитав записку, он ринулся в прихожую.

— Здравствуй, наконец-то, — профессор попятился к своей неубранной постели, споткнулся о нее и упал.

Он долго пытался встать. Этот немощный старик когда-то был ее мужем. Дорота с отвращением следила за его неловкими движениями.

Видимо, Дорота помешала ему работать. Из лаборатории доносилось урчание моторчика, а на полу рядом с постелью валялись какие-то детали.

— Негодяй, — подстегивала она сама себя, — ты загубил мои лучшие годы, а теперь покушаешься на жизнь человека, который мне дорог.

— Я покушаюсь? Разве игрушки запрещено отдавать в магазин? Безвредные детские игрушки? На что тогда мне жить? Сейчас я ведь никто. Не кричи, — он понизил голос до шепота, — тебе ведь важна конспирация.

Дорота замолчала. Действительно, она боялась появления людей. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то помешал ее планам.

— Ко мне уже заглядывала милиция. Они запретили мне громко кричать. Это они прислали тебя, да?

Дорота подошла к каморке и оглядела ее. Над печью висела тяжелая кочерга. Она сняла ее и вошла в светлую лабораторию. Профессор устремился за ней. Он вдруг схватил Дороту за плечи

Она попыталась вырваться. Профессор чуть ослабил руки, но не отпустил ее.

— Посмотри, — смеясь, сказал он. — Такого ты еще не видела. Крыса! — крикнул он в сторону лаборатории.

Из каморки выскочил искусственный зверек и остановился словно в нерешительности.

Дорота выпрямилась, готовая ко всему: ведь сейчас он не в силах добраться до Яна и поэтому собирается с ней, собирается… Ну что ж. Пусть попробует.

Но профессор снова рассмеялся.

— Не в этом дело, — сказал он, словно прочитав ее мысли, и повернулся к зверьку.

— Крыса, возьми его!

Резким рывком он сдернул покрывало с фотографии. Ослепленная яростью и страхом, Дорота все же успела подумать: «Как получилось, что я даже не заметила мольберта с фотографией, хотя помнила о нем всю ночь?»

На фотографии был один Ян, красивый и молодой.

— Крыса, возьми его!

Зверек заметался по комнате.

Дорота смертельно побледнела. Профессор искоса наблюдал за ней.

— Возьми же! — снова крикнул он.

Дорота выхватила из сумочки пистолет. Трясущейся рукой она подняла его и прицелилась. В этот момент дверь с грохотом распахнулась и в комнату ворвались поручик Берда и сержант Пэнк.

Дорота выстрелила

Она выстрелила с двух шагов, целясь в ненавистное, застывшее в улыбке лицо.

Толчок Берды в плечо Дороте изменил направление выстрела. Пуля попала профессору в плечо. Он пошатнулся, но не упал. Крыса неподвижно сидела на раме мольберта.

Берде и Пэнку не сразу удалось справиться с Доротой, она вырывалась, пытаясь сохранить у себя пистолет. Профессор опустился на стул и вдруг снова рассмеялся. Из плеча у него капала кровь.

Сильный шум сзади заставил Дороту обернуться.

В дверях стоял Ян с крысой, устроившейся на его плече.

— Смотри, Дорота, смотри. Вот твоя «смерть с маленькими зубками», смотри же!

Он снял крысу с плеча и несколько раз подбросил ее.

Дорота бросилась к Яну, но Ян оттолкнул ее, стараясь не смотреть в ее сторону.

— Я понимаю тебя, я все понимаю, — произнесла Дорота спокойно.

Но он уже не слышал ее. Он ринулся к выходу, расталкивая толпу, которая собралась возле дверей в коридоре.

Поручик Берда сказал, обращаясь к сержанту Пэнку:

— Я давно подозревал во всем этом такую изощренную месть. Посмотри, он разлучил их. Разлучил, как и обещал. Впрочем, мелодрамы часто примерно так и заканчиваются. Хорошо еще, что мы приехали вовремя.

Дорота, видимо, услышав последние слова Берды, повернулась к нему и сказала:

— Для вас, может быть, и хорошо, а для меня…

Они вырвали у нее оружие.

Берда тихо сказал Пэнку:

— …Присмотрите за ней, сержант, только поаккуратней.

Пэнк осторожно взял ее за руку. Она не сопротивлялась. Несколько милиционеров прокладывали им дорогу. Дорота держалась довольно твердо. Только однажды она обернулась, чтобы бросить ненавидящий взгляд на профессора, которого уже приводил в чувство доктор.


— Что же из того, что я не опоздал, — говорил поручик Ежи Берда, — если в принципе ничего не удалось предотвратить. История должна была закончиться именно так. Профессор сознательно шел на это, не обращая внимания на опасность. Он настолько жаждал отомстить, разлучить Дороту с Яном, уничтожить их любовь, что даже не побоялся ради этого рискнуть своей жизнью.

— В конце концов, — остановил его полковник, — с ним ничего не случилось. Пустяковое ранение в плечо, даже кость не задета. Заживет через пару недель. А потом…

— Потом — исследование психики и, может быть, хотя я склонен сомневаться в этом, — суд. Мне кажется, что его маниакальная мстительность граничит с болезнью. Или, по крайней мере, граничила.

— Их чувства тоже, — добавил полковник. — Но теперь и они дали трещину. Жалкая уголовная мелодрама с вполне интеллигентными людьми в роли действующих лиц. Когда вы стали разбираться в ситуации? Ведь события развивались очень быстро. Да и найти противников профессора было нелегко, их поиски не могли не увести следствие с правильного пути.

Берда задумался над ответом. Сначала он не очень серьезно относился к этому делу, недооценивая его участников. Ведь и профессора он считал безобидным, добродушным чудаком, который без особых успехов пытается устрашить влюбленную пару смехотворными угрозами и настолько же комичным игрушечным реквизитом.

Все дела, расследованием которых изо дня в день занимается милиция, в большинстве случаев представляют собой самые заурядные интриги. Нож, веревка, в лучшем случае пистолет выступают орудием сведения личных счетов. Ставкой в игре чаще всего бывают деньги или другие ценности. Этот случай не был похож на остальные.

Берду ввели в заблуждение действия доцента Грудзинского. Он был уверен, что доцент играет гораздо более значительную роль в драме, чем оказалось в финале этой истории.

— Все говорило за то, что он убийца Сивецкого. Кроме того, у профессора бесспорное алиби, а других потенциальных убийц среди знакомых Сивецкого не было.

Надуманным выглядело нападение на доцента, явно присочиненным — эпизод с набрасыванием на лицо его же собственного шарфа и упоминание о крысе, которая по непонятным причинам бесследно исчезла. Но они неплохо вписывались в фарс, разыгрываемый преступником-дилетантом

— Из числа дилетантов следует исключить одного — профессора. Он действовал вовсе не по-дилетантски, — заметил полковник.

Поручику вспомнились заключительные минуты допроса Грудзинского и телефонный звонок в комиссариат. Таинственный голос пытался привлечь внимание к опасности, грозящей профессору Как предполагал Берда, старый профессор собирался разыграть последний акт драмы в присутствии бывшей жены.

В то же время Грудзинский, как окончательно убедило Берду следствие и показания самого доцента, действительно не убивал Сивецкого и не имел ни малейшего намерения убивать его. Но это была версия, которая затянула ход расследования.

— Из-за этих незначительных деталей, — говорил Берда, — я чуть было не упустил из виду главное действующее лицо — профессора, пока он не напомнил о себе телефонным звонком.

Дорота приехала к Грудзинскому вечером. О том, что произошло потом в двух комнатах домика в Кемпе, уже никто не узнает. Неизвестно и то, к каким доводам прибегла Дорота, чтобы склонить Грудзинского к посещению Сивецкого, с которым он почти не поддерживал отношений.

— Несмотря на позднее время, они с Грудзинским добрались до квартиры Сивецкого. Одна она безоговорочно верила в «смерть с маленькими зубками» и в то, что профессор сам посылает своих крыс и управляет ими на расстоянии, пытаясь добиться того, чтобы они рано или поздно добрались до Яна и убили его. Профессор сознательно подыгрывал слухам, проводил громкие, на весь дом сеансы с портретом и настраивал заложенную в крыс программу таким образом, чтобы они сбегали из магазинов. Наконец он спровоцировал безобидное нападение крысы на Яна во время его прогулки.

Итак, Дорота и Грудзинский пошли к Сивецкому, чтобы просить об изъятии всей партии искусственных зверьков и прекращении их закупок. Результатов разговора она ждала у ворот. Ей не хотелось заходить, потому что Сивецкий когда-то был ее поклонником. И потому что ее присутствие могло поставить под сомнение усилия Грудзинского. Она нервничала из-за того, что доцент долго не возвращался. Пятнадцать минут в таких обстоятельствах кажутся часами. Грудзинский же был настолько потрясен тем, что увидел, что совершенно потерял голову.

Сивецкий, как оказалось, умер от инфаркта.

После медицинского заключения я подверг сомнению вывод о том, что Сивецкого покусала крыса. Более того, я догадался, что создать картину насильственной смерти мог только Грудзинский, в прошлом очень хороший хирург.

С какой целью была выдумана легенда об укусах, которая получила теперь реальное подтверждение? — вот в чем был весь вопрос

Известно только одно. Грудзинский, увидев мертвого, в первый момент растерялся. Однако, зная о наших подозрениях насчет профессора и желая помочь Дороте, он решил усилить их.

Именно поэтому Грудзинский сразу же рассказал Дороте о том, что Сивецкого покусала крыса. Он был почти невменяем и действовал неосторожно. Дорота попрощалась с ним и даже не позволила ему проводить ее до дома, опасаясь приступа ревности у Яна. Грудзинский первым же такси уехал к себе.

— Таксист подтвердил это? — спросил полковник.

— Да. Хотя найти его было нелегко. В конце концов он все-таки вспомнил пассажира с длинным шарфом. Мужчины редко носят подобные шарфы. Впрочем, речь шла о том самом шарфе, который потом Ян набросил Грудзинскому на голову.

Таксист отвез доцента к его дому в Кемпе. Грудзинский сказал ему подождать, и тот ждал, не избежав при этом любопытного взгляда хозяйки из-за занавески. Потом доцент попросил отвезти его и высадить недалеко от дома Сивецкого. Операция стоила ему немалых усилий и отняла слишком много времени; несмотря на это, бывший хирург работал очень ловко. Я спросил у него во время допроса:

«Зачем вам это понадобилось? Неужели вам так важно было бросить на профессора подозрение? А вы не боялись еще больше напугать и без того встревоженную Дороту Скерскую?»

«Я сказал Дороте после первого посещения квартиры Сивецкого, когда она ждала меня внизу, — ответил мне Грудзинский, — что обнаружил следы крысы в квартире. После этого я уже должен был подтвердить придуманную мной ситуацию. Все получилось нелепо».

«Вы не вспомнили о противоречии между обстоятельствами гибели Сивецкого, какими их хотели представить вы, и вашим заключением о полной безвредности крыс?»

«Я пошел на это сознательно. Мне казалось, что, твердя о том, что эти игрушки не представляют опасности, я избавлю себя от ваших подозрений».

Вот все, что рассказал мне Грудзинский.

— Обычный преступник-дилетант.

— Именно так. Естественно, профессор воспользовался ситуацией, желая усилить чувство страха у влюбленной пары, которое он всеми средствами создавал, чтобы разлучить молодых людей навсегда. Его игра вполне годилась для большой сцены.

Берда на несколько секунд задумался. Он не был уверен в том, что все произошло именно таким образом. На профессора рассчитывать не приходилось. Он был готов признать все, что угодно, но через минуту отказывался от своих слов.

— Неудивительно, что Дороте пришла в голову мысль убить своего бывшего мужа, — произнес Берда.

— Мне кажется, поручик, — сказал полковник, — что на решение Дороты больше повлияла усталость и безразличие Яна — первые признаки его охлаждения к ней.

— Да. Именно это стало основной причиной ее безрассудного поведения. Кстати, несмотря на просьбы Дороты о свидании, Ян до следственного ареста к ней не пришел. Мне только что сообщили, что Ян собирается уехать. Скорее всего он купил билет на самолет до Кракова на пятнадцать часов Вы понимаете меня?

— У него есть здесь какие-то родственники?

— Есть один. Он родом из Кракова. Выяснить, чем занимается?

— Берда, — сказал полковник, — я понимаю ваш интерес, но сейчас все уже закончилось. Я не вижу причин возвращаться к этой истории. Пусть убегает отсюда, это его право. И поймите вы наконец, что вы спасли эту женщину и профессора. Если бы вы не подоспели вовремя и не выбили в последний момент пистолет из ее рук, мы бы имели дело еще с одним трупом. И еще с одним убийцей.

— Ее и так будут судить за попытку убийства собственного мужа.

— Она действовала в состоянии аффекта. Кроме того, ее спровоцировали на убийство. Это смягчающее обстоятельство.

— Тем не менее я сомневаюсь, что она благодарит меня за такое спасение, — сказал Берда.

Перевела с польского Ирина СТРАВИНСКАЯ.