"Николай Иванович Алексеев. Испытание " - читать интересную книгу автора

Дровы ў клетачку кладзе.
Коля Фросечку чакае,
Калi з полюшка прыйдзе...

Еще теплее стало на сердце у Николая, и мысли перенеслись в недалекое
будущее. Вот он отслужил в армии и возвращается домой. Первым делом,
конечно, идет к ней, к Фросе... Обнимает ее и говорит ей все то, что теперь
собирается написать в письме...
Он снял с карандаша металлический наконечник и стал писать. Всю любовь
к Фросе, всю тоску по ней вложил Николай в это письмо. "Кветачка мая алая,
ластачка мая чарнакрылая, сэрца маё..." - так начиналось это письмо, а
заканчивалось оно словами: "Чакай мяне и памятай - восенню вярнуся".
"Восенню вярнуся". Николай тут же усомнился. Как же он вернется осенью,
когда невесть что делается за Бугом? Непонятное что-то творится на
границе... И Николай задумался: оставить или вычеркнуть эти слова? "Эх, если
бы было все спокойно!.. Если все будет спокойно, то..." А любовь
нашептывала: "Конечно, конечно, все будет спокойно! Обязательно осенью
отпустят..." И Николай оставил в письме эти дорогие для Фроси два слова.
Зарумянив небосклон, солнце уходило за рощу. Николай заклеил конверт,
прислушался: звуки песни приближались. "Холера их взяла б, не дадут письма
написать". Карандаш торопливо забегал по бумаге.
Из-за кустов показалась группа солдат, впереди шел гармонист. Увидев
Николая, солдаты с припевками и прибаутками направились прямо к сараю.
- Глянь, Микола тут! - наперебой закричали бойцы. - Микола Кочетов!..
Один из них, коренастый рыжий Филька Прошин, голосисто запел:

Во субботу, день прекрасный,
Нельзя в поле, нельзя в полюшке... писать...

Он взмахнул рукой - и вся компания гаркнула под гармонь:

Эх, нельзя в полюшке писать!

Николай поднялся.
- Эх, Никола! - сказал Филька, надвинув Николаю на глаза пилотку и
закрыв его маленький каштановый чубок - предмет постоянных укоров командира
взвода. - Чего нос повесил? Грустишь, что ли?
Филька подмигнул гармонисту. Тот опустился на бревно, рванул меха
гармони, и из нее полились задорные звуки польки.
- Долго ждать, Николашка... Поди, не раньше ноября отпустят, а то и
задержат: ведь на границе находимся... Эх, рванем, что ли? - Он заложил два
пальца в рот и громко свистнул. - Эй, орлы! Расступись! Ну-ка, Тарас, хвати,
что-нибудь повеселее! "Бар-ры-ню"! - И потянул Николая за руку.
Николай вырвался, Филька пустил крепкое словечко и вылетел на середину.
Кто-то крикнул: "Шире круг!" - и пошли плясать... "Барыню", "Русского",
"Лявониху", со свистом и с хлопаньем. Плясали от души, да так здорово, что
невозможно было устоять на месте: ноги сами ходуном ходили.
Шум и песни подняли Железнова. За стеной сарая звучало:

До того плясал -