"Михаил Алексеев. Через годы, через расстояния (Автобиографическая повесть в письмах) " - читать интересную книгу автора

Кондрашенко, или в них есть некий собирательный образ?" "Нет, - ответил я.
Эти стихи были посвящены Оле, хотя вы правы, в них, безусловно, присутствует
и собирательный элемент".
Переписка с Ольгой Кондрашенко у меня продолжалась и после
Сталинградской эпопеи. Но Сталинград занимал особое положение и в характере
нашей переписки, начавшейся, для меня во всяком случае, с Акмолинска, куда я
попал во вновь формирующуюся 29-ю стрелковую дивизию, не зная, не ведая
того, что в ее составе мне суждено будет пройти от начала и до конца все
круги ада сталинградского побоища в должности политрука минометной роты и
заместителя командира артиллерийской батареи.
14 мая 1942 года я писал своей подруге:
Здравствуй, Оля!
Сообщаю тебе, что из Акмолинска я выехал 29.03.42 года. Сейчас нахожусь
близко от фронта снова. Скоро вступлю в бой с немецкими захватчиками. Прошу
тебя не терять со мною связи. Если все кончится хорошо, наверняка увидимся.
Пиши мне чаще письма. Если потеряешь со мной связь, прошу связаться с
братом, адрес которого я тебе давал.
В бой мне пришлось вновь вступить не так уж скоро и не там, где
предполагалось.
"До поры до времени, - говорится в первых же строчках "Моего
Сталинграда", - никто из нас, оказавшихся августовским летом сорок второго
между Доном и Волгой, как между тяжким огненным молотом и наковальней, никто
не знал, не ведал (повторю и здесь два этих слова! - М.А.), что Абганерово
будет включено в наши души раз и навсегда, до последнего часа останется там
у тех немногих, кому неким чудом удалось выжить.
Двумя неделями раньше сформированная в казахстанских степях 29-я
стрелковая дивизия, новенькая, с иголочки, свеженькая, укомплектованная по
штатному расписанию, предназначенная было для обороны Москвы на дальних
подступах к ней и временно расквартированная под станцией Волово Тульской
области, неожиданно, в одну июльскую ночь и в одно утро была погружена в
эшелоны и с бешеной скоростью устремилась куда-то на юго-восток".
Впрочем, мы-то догадывались, куда именно.
И вот первое мое письмо оттуда:

9/VIII-42

Степь.
Дорогая Оля!
Сейчас, в самый тяжелый и опасный момент, я получил от тебя письмо.
Можешь ли ты представить все волнения души моей в этот час?!
Нет, ты не можешь представить. Это может представить человек,
находящийся со мною под непрерывным обстрелом с воздуха и земли.
Положение мое, моя дорогая, таково, что вряд ли мое письмо дойдет до
тебя, но если оно все же дойдет, то я боюсь, как бы оно не было последним.
Но не падай духом, подружка моя, я еще долго намерен биться с проклятым
немцем, буду бить его до последней возможности. Сейчас, пока я пишу, все
гудит вокруг, степь стонет и вздрагивает.
Плачется родная земля!
Хочется крикнуть на всю Русь: товарищ, друг, дорогой человек! Если ты
способен держать в руках оружие, если ты можешь крепко взять в руки топор,