"Кирилл Алексеев. Пожиратель мух " - читать интересную книгу автора

и носки собственных сапог. Но Виктор не мог избавиться от ощущения, что
незнакомец буквально сверлит его взглядом.
Нужно было выйти из машины, подойти, поинтересоваться, как он себя
чувствует, предложить отвезти в больницу... Да просто извиниться, наконец,
хотя в подобной ситуации "извините" прозвучало бы глуповато. "Мы тут тебя
чуть не укокошили, но не со зла, так что уж не обессудь, приятель". Глупее
не придумаешь. И все-таки, все-таки... Все это нужно было сделать. Но эта
фигура с лицом, скрытым капюшоном вызывала...
Страх? Нет, Виктор был уверен, что это не страх... Тревога? Пожалуй,
да. Тревога. Необъяснимая, иррациональная. Глупая и совершенно неуместная,
как анекдот на поминках. Но ясно различимая. Она была сродни тому давно
забытому чувству, которое охватывало, когда родители уходили куда-нибудь
вечером, оставляя его, шестилетнего пацана, дома. В ту минуту, когда он
получал прощальные поцелуи, наказ не подходить к телефону и инструкции по
обращению с плитой, а потом закрывал дверь, страха как такового не было, он
приходил позже. Но с самого начала было тягостное ожидание этого страха.
Тоскливая уверенность в том, что он обязательно появится с первым шорохом
под кроватью, с первой причудливо отброшенной огромным маминым фикусом тенью
на полу комнаты.
Много лет спустя он случайно наткнулся на стихотворение Кеннета
Петчена:

Иди же сюда, дитя,
если бы мы хотели
причинить тебе зло, неужели ты думаешь,
мы бы затаились здесь,
у дороги,
в самом темном уголке
леса?

Эти строки живо напомнили ему те моменты, когда он закрывал дверь за
родителями и оставался один в полутемном коридоре. Предчувствие кошмара,
томительное ожидание неизбежного ужаса. Тишина квартиры, наполненная тихим
вкрадчивым шепотом чудовищ: "иди же сюда, дитя..."
И сейчас, глядя сквозь струи воды, стекавшие по заднему стеклу
"девятки" на неподвижную фигуру в дождевике, вернее, на ее размытые контуры,
Виктор будто перенесся в далекое детство.
Наконец, ОН заставил себя вылезти из машины, глубоко вдохнул холодный
сырой воздух и поднял воротник куртки. Но капли дождя все равно проникали за
шиворот, покалывая шею, словно десятки ледяных иголок. Виктор поежился.
Тревога постепенно отступала.
- Ради бога простите, - сказал Виктор, подойдя к незнакомцу. - Не
заметил я вас. Поворот там, понимаете... Видимость тоже никуда.
Слова, которые срывались с губ, показались какими-то ненастоящими,
словно выпиленными из фанеры. Но других найти он не смог. Вид долговязой,
совершенно неподвижной фигуры, которая буквально нависала над ним, как
каменный идол с острова Пасхи, напрочь разогнал все связные мысли.
Пропитавшийся влагой дождевик свисал тяжелыми складками, и казалось,
распахни незнакомец полы плаща, под ним окажется лишь тонкий шест с
перекладинкой на уровне плеч. Накладной нагрудный карман дождевика был