"Юз Алешковский. Карусель" - читать интересную книгу автора

на полках не мясо, масло и рыба, а только тот ночевал на прилавках, чем нас
делали и чем продолжают делать детей жители нашего города, несмотря на
отсутствие продуктов. Трудно было, повторяю, думать о снятии с места в таком
очень пожилом возрасте. Тем более по телевизору чуть ли не каждый день
показывают пенсионеров из Нью-Йорка, Лондона и Парижа с трагедией старости,
ночевкой на бульварах, под мостами и как их вышвыривают из квартир на голый
тротуар.
Вере я даже не показал вызов. Письма ваши тоже от нее скрыл. Зачем ей
зря трепать нервы?
И вот дело принимает следующий оборот. Звонит из Москвы Володя. Он
женат на москвичке. Она русская. Учит иврит и поет под гитару наши песни. Он
звонит и говорит: "Папа! Мы твердо решили ехать. Пришел вызов. Мы подаем
документы. На днях приеду за разрешением".
- Ты получишь хворобу, - отвечаю ему не задумываясь, - а не разрешение.
Ты, - говорю, - понял это, щенок? И не ты ли устроил нам вызов, хотя тебя
никто не просил?
- Да, - говорит он, - я устроил. Наума, Цилю, Сола и Джо тебе нашел я.
Ты им ответил?
Я задрожал от ярости. Чуть не запустил телефоном в Веру, в его мать, и
отвечаю:
- Ты, паразитина и богема, считаешь, что ты ведешь телефонный разговор,
провокатор?
Ему хоть бы что!
- Да хватит пердеть от страха! Сколько можно? Раз мы говорим по
телефону и оплачиваем счета, то наш разговор в самой Большой Советской
Энциклопедии называется телефонный.
Я бросил трубку. На сегодня писать кончаю, ибо если я не отвечал вам
так долго на три ваших письма, то даже неудобно как-то ответить на них
моментально. Кроме того, легче работать в мои годы на огромном карусельном
станке, чем писать письма. Но если бы я был писателем, то я бы написал
такое, что у вас фары (глаза) полезли бы на лоб, столько я всего пережил с
1917 года и в голодуху, и в чистки, и в энтузиазм тридцатых, и в ежовщину, и
на фронте, и в тылу, когда взяли врачей, дорогие вы мои. Только не думайте,
что все это пережил я один. Миллионы пережили. И пусть у вас не будет мнения
о пережитом исключительно одними нами, евреями. Если бы, повторяю, я был
писателем, я, безусловно, сочинил бы всего лишь одну толщенную книгу и
назвал ее не иначе как "Всеобщие страдания и переживания народов СССР".
Кстати, Володя рассказывал, что книга вроде этой уже написана, но
называется, на мой личный взгляд, странно, наподобие путешествий -
"Архипелаг". Так что на сегодня я кончаю...
Итак, буду продолжать по порядку. Приезжает Володя получать мое и
Верино разрешение. Решаю тянуть и не давать. Нельзя же вот так вдруг ни с
того ни с сего сниматься, как шалавым курицам, с насиженных мест и лететь,
опять же по-куриному, неизвестно куда и неизвестно зачем! Согласитесь со
мной. Вы же почему-то не снимаетесь с Лос-Анджелеса и не летите на землю
предков наших, как говорит Володя. Хотя он же поясняет, что ваше положение и
наше - разные положения. Вы как бы на свободе, а мы как бы в тюрьме. Не буду
уж вымарывать слов "как бы", которые мне начинают казаться лишними...
Приезжает Володя. Он тут же, будьте уверены, получает по морде за тот
телефонный разговор и самую Большую Советскую Энциклопедию. Он бы ушел, если