"Сергей Алексеев. Хранитель силы (Сокровища Валькирии 5)" - читать интересную книгу автора

бы на лжи поймал, однако добивать не стал - отступил.
- Не принимай близко к сердцу, ерунда... Ты мне лучше скажи, если
человек самостоятельный и разумный... Статьи вон пишешь в газетах! Роешься
в психологии времени, проводишь интересные параллели относительно судьбы и
личности. И везде у тебя звучит слово рок - ты сам-то заметил? Просто
фаталист!.. И вдруг не врубаешься в вещи простейшие. Сыромятнов и этот
старик из Коминтерна погибли после встречи с тобой. Так?
- Получается так, - согласился Андрей. - Хотя с Кацнельсоном я
встретиться не успел, а только получил информацию. Хотите сказать, я
каким-то образом причастен...
- Хочу сказать, ты и ко мне смерть привел. Не чувствуешь, она
крадется за тобой? А ты наводишь ее на людей. Или мистика?.. - и опять
отпустил, не заставил оправдываться. - Но это хорошо, что приехал, знаю,
чего ждать... Ты пей вино! Это урожай прошлого года, смотри, какой цвет! Я
один фокус знаю, ни в одной бочке чернил нет, - он подал стакан. - Пей. А
хочешь коньяка? Семнадцать лет выдержки, называется "Мавр". Ты же слышал,
как меня здесь зовут? "Наполеон" - самогонка против него.
Ему не важно было желание гостя, встал и ушел, и не было его теперь
минут десять. Хортов потихоньку тянул вино, на самом деле отличного вкуса
и с несравнимым, южным запахом солнца, и гадал, с чем на сей раз вернется
Пронский.
Он принес черную, шершавую от ракушек и наверняка поднятую со дна
моря бутылку с горлышком, залитым свежим сургучом, откупорил на глазах с
помощью ножа и разлил коньяк в два серебряных стаканчика.
- Давай за знакомство, журналист. Коль сумел меня найти - будь
гостем. Меня редко кто наведывает вот так...
Коньяк прокатился до желудка и оставил горячий, приятный след.
Пронский не смаковал - опрокинул стаканчик и облизнулся.
- Весь смысл вин - в послевкусии. Ты должен чувствовать внутреннее
содержание коньяка, когда его выпил. Как хорошую книгу - прочитал, а потом
ходишь и думаешь. И приятно...
- Я чувствую, - сказал Хортов, проникаясь его умиротворением.
- Ничего ты не чувствуешь, - хмыкнул тот. - Подводит тебя внутренний
голос. Или глухой, не слышишь его... Куда же ты лезешь, парень? Не меня -
тебя сомнут, в куски порвут и кровь вылакают. Ты хоть понял, с чем
связался?
- Объясните - пойму.
- Не прикидывайся овечкой. Разинули рот - свобода слова, гласность...
Есть на свете вещи, о которых не только писать, думать нельзя, поскольку
мысль материальна. Чем сильнее человек, тем мощнее голос его мысли. Это
как табачный дым: в одной комнате покурил - по всему дому слышно...
Сколько нездоровых интересов возбудил своей статьей, подумал? Нет, и в
голову не пришло. - Между тем Пронский налил коньяку и теперь грел его в
руке. - Если даже Сыромятное на тебя вышел. Монах, думающий о Боге!.. И
погиб мгновенно. Следующая очередь не моя - твоя.
- Угрозы по телефону были, - вспомнил Хортов. - Голос такой рычащий,
низкий баритон, как у вас.
- Значит, уже приговорили, - спокойно заявил Мавр и поднял стаканчик.
- За твое здоровье, гость!
- Кто же приговорил?