"Марк Александрович Алданов. Пуншевая водка (Сказка о всех пяти земных счастьях) " - читать интересную книгу автора

движение частиц, образующих всякую материю. Затем снова вернулся к своим
трубам, - подумал со злобой, что академическая обсерватория и теперь служит
больше к профессорским ссорам, чем к наблюдениям светил и небесных
приключений: прохождение Венеры через солнце наблюдать не удалось,
исследовал иностранец, - еще слава Богу, что француз, а не немец. Понял, что
уж наверное не удастся совершить дальние путешествия, особенно в страны
подполярные, - об этом всегда мечтал: был уверен, что можно найти
корабельный ход севером в Японию через Сибирский океан, и что предприятие
северного мореплавания способствовало бы умножению российского могущества на
востоке. Отсюда перебросился мыслью к делам государственным, ко всему тому,
что говорил сто раз, о чем еще недавно писал Шувалову: о большем просвещении
народа, о истреблении праздности, о исправлении земледелия, о размножении
ремесленных дел и художеств, об уничтожении суеверного лечения волшебством и
чародейством, о лучших пользах купечества, о торговле с внешними народами, о
лесах, о ландкартах, о призыве иностранных поселенцев и вообще обо всем,
касающемся пользы русского государства. По этим разным вопросам он не только
высказывал суждения, но и предлагал определенные меры. Однако, несмотря на
его известность, слушали его мало, а исполняли из того, что он предлагал,
еще меньше. Все его раздражало: и большое, и малое, и непорядки в
государственных делах, и паутина над лабораторными шкафами; причиной и
паутины, и расстройства государственных дел было в сущности одно и то же:
невежество, лень, нерадивость, равнодушие к общественной пользе, все, с чем
он боролся с молодых лет.
Заснул он в пятом часу, уже совсем не надеясь заснуть. Спал худо,
снились инструменты, планы работ, перемешавшиеся так нелепо, что потом было
дико вспоминать. Снились и люди: недавно попавший в немилость Шувалов и
давно скончавшийся академик Рихман. Они сердились друг на друга. Рихман
жаловался, что его вдове платят недостаточную пенсию, - за его заслуги и
смерть могли бы платить пощедрее. Шувалов отвечал, что, как ни неприятно это
говорить усопшему, госпожа Рихман вышла замуж вторым браком, и ежели дети
приняты на казенный счет, то какого ему еще нужно рожна?
Во сне это тоже выходило толково и разумно, а когда проснулся, -
непостижимая чепуха: какие-то крючки сцепились в мозгу? За окном было
полутемно, в комнате так же душно и так же - или чуть легче? - болела нога.
Профессор Ломоносов сел на постель, надел красные сафьянные туфли, подошел к
растворенному окну: да, как будто идет к грозе. Вот почему приснился Рихман.
Но почему Шувалов? Подумал, что странное дело сны, что следовало бы
поразмыслить об этом в свободное время. Сейчас же было необходимо
воспользоваться грозой и повторить опыты Рихмана. Собственно следовало
давно: он откладывал очень долго, уступая жене и близким людям. Теперь
больше нельзя: отпуск.
Он поспешно умылся, оделся и проделал по своей системе гимнастические
упражнения, стараясь не обращать внимания на усилившуюся боль. Телесная сила
несомненно шла на убыль. Еще не очень давно студенты академии и гимназисты
академической гимназии, когда он бывал в духе, с почтительной завистью его
спрашивали, правда ли, будто он гнет подковы и свертывает узлом кочергу. Это
ходячее выражение всегда его раздражало; он отвечал, что и подковы, и
кочерга бывают разной крепости. Так и теперь, подумал, что можно было бы
изобрести прибор, который показывал бы силу точным, математическим способом.
Ему тотчас пришли соображения, как следовало бы такой прибор построить; он