"Рене Мориль Альберес. Рукопись, зарытая в саду Эдема [NF]" - читать интересную книгу автора

пленительным, лукавым и дерзким. На семьдесят третий день солнце у
выхода из шахты еще отливало багрянцем и тридцать метров свинцовой руды
едва способны были защитить нас от рассеянного в воздухе излучения.
Земная жизнь оказалась обреченной на вымирание. Запасы еды у нас
подходили к концу, и мне стоило большого труда урезать Лилит паек до
одной ложки риса в день...
Меня не обременяли ни культура, ни воображение, ни амбиции, поэтому
я и смог больше двух месяцев проваляться в галерее рудника: думать я не
умел, а, значит, работа ума никогда бы не привела меня к безумию. Но
Лилит, пылкая Лилит рождена была в многоцветье праздничных огней,
которыми так славились ныне отравленные и опустошенные города. За время
нашего заточения не раз ее захлестывало отчаяние, тогда мне приходилось
держать ее, чтобы она не устремилась навстречу багровым небесам, туда,
где догнивало сокровище ее души - городская цивилизация.
Однажды на рассвете она сбежала. Слишком поздно я в сотне метров от
себя услышал ее надрывный крик. Позабыв про радиационные ожоги, от
которых так долго таился под землею, я бросился к ней напролом через
заросли, подступавшие к руднику. Только к полудню я разыскал Лилит на
дороге, ведущей к обожаемому ею городу. Лилит умерла не от лучевой
болезни, ведь иначе мне тоже не удалось бы миновать смерти. Она не
вынесла накала собственных страстей на пути к пепелищу той цивилизации,
без которой не мыслила своей жизни...
Возвращаясь в деревню после похорон Лилит, я еще несколько часов
подвергался облучению. В своем родном доме я не нашел никого. В других
местах я видел издалека трупы и старался их обходить. В подвале
бакалейной лавки оставались сахар, мармелад, консервы; вместе с
несколькими бочонками родниковой воды я увез все это с собой на
грузовичке, который, естественно, был на ходу, как и до катастрофы.
Еще сто сорок дней провел я в шахте, поднимаясь время от времени
наверх, чтобы взглянуть, какого цвета небо. Когда оно снова стало
голубым, я еще немного выждал, а потом отправился в дорогу на том самом
грузовичке, что поджидал меня у входа. Ни один зверек не пробежал по
земле, ни одна птица не мелькнула в воздухе. Травы и посевы погибли, но,
внимательно всмотревшись, я приметил две-три живые почки.
На пути мне встречались пустынные, безмолвные города и селения. Я
брал там продукты -рис, хранившийся в подвалах, не был заражен - и менял
машины. Так я одолел около тысячи километров. Людей нигде не было. Я
обосновался недалеко от Монпелье, в старинном продовольственном складе:
этот склад забит был продуктами и к тому же расположен за городской
чертой. Давно уже я носил с собой допотопный приемник на батарейках, но
он ловил только случайные шумы и не принес ни единой весточки от людей.
Однажды я увидел в небе самолет устаревшего образца. Размахивая
простыней, я выбежал в поле, но с самолета меня, наверно, не заметили.
Тогда из натянутых полотнищ я смастерил на лугу гигантский сигнал
бедствия из трех букв.
...Два человека, спустившиеся из вместительного вертолета, знаками
запретили мне приближаться. Перелет я совершил в отдельной кабине, где
нашел отпечатанное обращение. В нем сообщалось о Центре, куда мы летели,
а мне предлагалось подробно описать, как я сумел избежать смерти, какой
образ жизни вел до войны и какими болезнями болел. По прибытии меня