"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

слышится неумолкающая пулеметная стрельба. Тяжелые снаряды наших пушек,
перелетающие за дорогу, рвутся теперь где-то совсем близко за горкой. В
отдалении грохочут разрывы бомб: фашистские самолеты бомбят наши позиции
под Урицком и Пулковом. То и дело стегают по ушам залпы небольших пушек,
стоящих на горе над дорогой.
На склоне, на самом шоссе и слева от него, на болотистой равнине
между шоссе и заливом, то здесь, то там, изредка вздымаются столбы земли,
поднятые вражескими снарядами и тяжелыми минами. Весь этот грохот, свист,
вой, треск сливается в непреходящий общий гул. "Если цепочка наших частей
на противоположном склоне возвышенности будет прорвана, - подумал я, -
сюда, на дорогу, вслед за ранеными, которые идут все гуще, начнут
спускаться фашисты".
На равнине между шоссе и заливом теперь тоже много людей. Рабочие
растаскивают по полю броневые колпаки. Каждый колпак за буксирный крюк
тянет тросами целая артель человек из десяти - двенадцати рабочих парней в
кепках и ватниках. У всех за плечами винтовки. Такие же парни катят по
полю станковые пулеметы. Очевидно: под броневыми колпаками тотчас после их
установки должны расположиться пулеметчики...
Солнце садилось в тучи. С моря подул жесткий ветер. Ноги в промокших
ботинках застыли. Подошва на левом ботинке, которую я зацепил за корягу,
еще когда бежал в атаку на трамвай, теперь и вовсе оторвалась. При каждом
шаге она мерзко хлопала...
Красноармейская каска, ранец, гражданская тужурка и брюки, хлопающая
подошва - вид у меня и впрямь дезертирский.
Чтобы поглядеть на нас, раненые приподнимали головы над бортами
повозок.
Мне казалось, что даже лошади неспроста покачивают головами.
Над бортом одной из повозок поднялась забинтованная голова. Из-под
повязки были видны только глаза. Встретив взгляд, полный презрения, я не
удержался и крикнул:
- Товарищ! Мы не дезертиры! Это ошибка! Честное слово!
Повязка там, где был рот, зашевелилась. Я не слышал, что раненый
произнес. Но глаза смотрели на меня все так же презрительно и зло.
- Будешь орать - дальше не поведу. Отдам на их суд. - Лейтенант
кивнул в сторону группы раненых, которые стояли возле повозок.
- Ну и отдавайте! Любой поймет: нас не за что наказывать!
- Молчи, Саня, молчи! - процедил Андрей. - Разберутся.
Бойцы в окровавленных повязках, скопившиеся у повозок, тоже смотрели
на нас с презрением.
- Куда их ведете? Шлепнуть надо на месте, - деловито сказал один из
них.
- Шлепнут где положено, - заверил его наш лейтенант.
Все кипело во мне от обиды. "За что? Почему такая несправедливость?
Почему такое недоверие? Кто он такой, этот злобный лейтенант? Кто дал ему
право так поступать? Ну, ничего! Андрей сказал, что мы будем на него
жаловаться. Уж я распишу его начальству, какое барахло его подчиненный! Я
про него в газету напишу!"
Андрей шел молча. Без ремня, без оружия, со сложенными за спиной
руками, с опущенной головой, он был совсем на себя не похож.
Я смотрю на него, и мне вдруг начинает казаться, что человек, понуро