"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

тоже Красная Армия... И как это может быть, что такой человек и такой
храбрый воин - Андрей Шведов - объявлен дезертиром, обезоружен, унижен,
опозорен?! Как это может быть, что его ведут как пленного врага в то
время, когда враг настоящий тут, рядом, когда кадровые бойцы так нужны в
рядах защитников Ленинграда, среди которых много таких же вояк, как я...
Нет, такого просто не может быть! Тем не менее это происходит. Передо мной
со сложенными за спиной руками шагает Андрей Шведов. За ним в таком же
положении бреду я. Нас сопровождают четыре бойца во главе с лейтенантом.
Вместе мы чуть не целое отделение. Нам бы всем сейчас на передовую,
влиться бы в оборону. Чего бы не отдал я в эти минуты за то, чтобы взять в
руки винтовку, пойти туда, на возвышенность, и вместе с другими вступить в
бой. Ну, почему нам так не повезло? Почему меня не ранила ни одна
фашистская пуля? Недаром сказано: пуля дура! Тут мне приходит в голову
мысль, страшная тем, что она одновременно и отвратительная, и
правдоподобная. А что, если дезертир этот лейтенант? Что, если мы для него
удобный предлог для того, чтобы уйти подальше в тыл? Каким же надо быть
негодяем, чтобы ради спасения собственной шкуры так опозорить, а то и
погубить ни в чем не повинных людей, вырвать из обороны стольких бойцов?!
Гоню эту мысль прочь. "Нет, нет. Нет у тебя оснований так думать", -
говорю я себе. Но ведь у него, у этого лейтенанта, еще меньше оснований
думать, что мы с Андреем дезертиры!..
Чем дальше мы шли по шоссе, тем дальше вправо уходили звуки боя.
Линия фронта изгибалась на юг, к Пушкину.
В небе над Урицком четко обозначилась граница между закатом и
заревом. Отсветы пламени, запаленного здесь людьми, были куда ярче
отсветов солнца. Мы свернули с шоссе и поднялись по отлогой дороге. Она
привела нас в сад, обнесенный дачным забором. У края сада, возле дороги,
стоял большой сарай. К его задней, обращенной к шоссе стене прижались
машины. Одна "эмка" и две полуторки. В середине сада темнел двухэтажный
кирпичный дом.
На крыльце я увидел часового с автоматом. Рядом с ним стоял старшина
в фуражке пограничника. Завидев нас, старшина воскликнул:
- Що це хиба за опэрэта, товарищ лейтенант?
- Дезертиров задержал, - по-деловому отвечал тот, - аж от самого
Ораниенбаума драпанули.
- Притомились, значит, бедолаги, - усмехнулся старшина. - А сюда-то
зачем приволокли, товарищ лейтенант?
- Как то есть зачем? В Особый отдел.
- Не по адресу, - сообщил старшина. - Особый часа три назад как
отсюда выехал.
- А куда? - с тревогой в голосе спросил лейтенант.
- Да бис их батьку знае. Хиба ж воны станут старшине Доценке
докладывать. Вроде бы к Лиговскому каналу перебазировались. Поближе к
первому эшелону штаба дивизии.
- А здесь кто же остался?
- Строевая часть. Начфин-майор со своими писарчуками. Взвод охраны
штаба. Ну и старшина Доценко за коменданта второго эшелона штаба
дивизии. - Последние слова старшина произнес сугубо серьезно.
Лейтенант был явно озадачен.
- Куда же мне их девать? - спросил он упавшим голосом.