"Рюноскэ Акутагава. Десятииеновая бумажка" - читать интересную книгу автора

Чтобы рассеять тоску, Ясукити решил закурить. Но в карманах, которые он
тщательно обыскал, не осталось ни единой сигареты - вот досада. Все
сильнее и сильнее чувствуя, с какой жестокостью смеется над ним злая
судьба, он подошел к стоявшему у зала ожидания уличному торговцу. Торговец
в зеленой охотничьей шляпе, с лицом, обсыпанным редкими оспинами, с
обычным скучающим видом смотрел на газеты и карамель, разложенные в ящике,
висевшем у него на шее. Он не просто торговец. Он символ, мешающий нашей
жизни. Сегодня, или, лучше сказать, особенно сегодня, Ясукити испытывал к
этому уличному торговцу глухое раздражение.
- Дай мне "Асахи".
- "Асахи"? - не поднимая глаз, сурово спросил торговец. - Газету или
сигареты?
Ясукити почувствовал, что у него от напряжения дрожит переносица.
- Пива!
Торговец удивленно уставился на Ясукити.
- Пива "Асахи" у меня нет.
С чувством облегчения Ясукити отошел от торговца. Но как же "Асахи"?
Ведь он подошел специально, чтобы купить их... Ничего, можно и не выкурить
"Асахи". Зато он как следует проучил отвратительного уличного торговца - а
это, пожалуй, даже приятнее, чем выкурить сигару. И, забыв, что у него в
кармане жалкие шестьдесят сэн, Ясукити гордо зашагал по платформе. С видом
Наполеона, одержавшего блистательную победу над Ваграмом...


На фоне затянутого тучами неба высится холм - не поймешь, скала это или
огромная куча грязи. Вершина холма покрыта коричневатой зеленью - не
поймешь, трава это или деревья. Ясукити медленно бредет вдоль подножия
холма. После получасовой тряски в поезде еще полчаса тащиться по пыльной
дороге - тяжко. Тяжко? Вовсе нет. Он шел по инерции и на какой-то момент
перестал ощущать, как тяжко идти. Каждый день он покорно брел вдоль
подножия этого холма, нагонявшего тоску. Наша трагедия в том, что мы
обречены на адские муки. Наша трагедия в том, что адские муки мы не
воспринимаем как муки. Раз в неделю он избавлялся от этой трагедии. Но
сегодня, когда в кармане оставалось всего шестьдесят сэн...
- Доброе утро, - неожиданно окликнул его старший преподаватель
Авано-сан.
Авано-сан перевалило за пятьдесят. Смуглый, чуть сутуловатый господин в
очках. Преподаватели военно-морской школы, где служил Ясукити, позволяли
себе носить лишь давно вышедшие из моды синие саржевые пиджаки - никаких
других они никогда не носили. Авано-сан тоже был в саржевом пиджаке и
новой соломенной шляпе. Ясукити вежливо поклонился.
- Доброе утро.
- Ужасная духотища.
- Как ваша дочь? Я слыхал, она больна...
- Спасибо. Вчера ее наконец выписали из больницы.
Отдавая Авано-сан дань уважения, Ясукити пропустил его вперед. Причем
уважение его отнюдь не было показным. Он беспредельно восхищался
лингвистическим талантом Авано-сан. Авано-сан - он умер в возрасте
шестидесяти лет - учил латыни на произведениях Цезаря. Кроме того, он
знал, разумеется, английский, а также много других современных языков.