"Рюноскэ Акутагава. Муки ада" - читать интересную книгу автора

Вот как все обстояло, и поэтому много чего можно будет порассказать о
жизни его светлости даже в грядущие времена. Как он на пиру выставил в
подарок гостям целых тридцать белых коней, как он при постройке моста
Нагара отдал "в сваи" своего любимого отрока [речь идет о приношении в
жертву человека, обычае, существовавшем в древней Японии при закладке
зданий, мостов и т.п.], как повелел китайцу-монаху, что знал искусство
врачевания, разрезать себе нарыв на ляжке... Если перебирать все по
отдельности - и конца не будет! Но из всего этого множества рассказов
самый страшный, пожалуй, будет о том, как появились ширмы с картиной мук
ада [на всем протяжении истории японского искусства художники писали
картины на шелку, в том числе на шелковых ширмах, большей частью двух- или
многостворчатых], что и сейчас в доме его светлости почитаются самой
большой драгоценностью. Ведь даже его светлость, которого ничто на свете
не могло расстроить, и тот был тогда потрясен. А мы, кто ему прислуживал,
еле живы остались, - об этом что уж говорить! Даже мне, служившей у его
светлости целых тридцать лет, никогда больше не приходилось видеть такие
ужасы.
Но прежде чем поведать вам об этом, нужно сначала рассказать о
мастере-художнике Есихидэ, что нарисовал эти ширмы с изображением мук ада.



2

Есихидэ... верно, и теперь еще есть люди, которые его помнят. Это был
такой знаменитый художник, что вряд ли в то время нашелся бы человек,
который мог бы с кистью в руках сравниться с ним. В ту пору было ему,
пожалуй, лет под пятьдесят. Посмотришь на него - такой низенький, тощий,
кожа да кости, угрюмый старик. Во дворец к его светлости он являлся в
темно-желтом платье каригину, на голове - шапка момиэбоси. Нрава был он
прегадкого, и губы его, почему-то не по возрасту красные, придавали ему
неприятное сходство с животным. Говорили, будто он лижет кисти и оттого к
губам пристает красная краска, а что это было на самом деле - кто его
знает? Злые языки говорили, что Есихидэ всеми своими ухватками похож на
обезьяну; и даже кличку ему дали "Сарухидэ" [сару - обезьяна].
Да, раз уже я сказала "Сарухидэ", то расскажу заодно вот еще о чем. В
ту пору во дворце его светлости возвели в ранг камеристки единственную
пятнадцатилетнюю дочь Есихидэ, милую девушку, совсем непохожую на своего
родного отца. К тому же, может, оттого, что она рано лишилась матери, она
была задумчивая, умная не по летам, ко всем внимательная, и потому и
дворцовая управительница, и все другие дамы любили ее.
Вот по какому-то случаю его светлости преподнесли ручную обезьяну из
провинции Тамба, и сын его светлости, большой проказник, назвал ее
Есихидэ. Обезьяна и сама по себе смешная, а тут еще такая кличка, вот
никто во дворце и не мог удержаться от смеха. Ну, если бы только смеялись,
это еще ничего, но случалось, что, когда она взберется на сосну в саду или
запачкает татами [плотные, толщиной 6-8 см циновки стандартного формата
(около 1,8 кв.м), которыми застилается пол в японском доме; по такому полу
ходят без обуви] в покоях, люди забавы ради подымали крик: "Есихидэ,
Есихидэ!" - чем, конечно, сильно донимали художника.