"Борис Акунин. Страсть и долг" - читать интересную книгу автора

Гавриил Львович расследовал дело огромной государственной важности.
Знал, что ходит по лезвию бритвы. Всего можно было ожидать от злодеев: и
публичной пощечины, и клеветы, и даже яду в любимом прокуроровом коктейле
"Маргарита".
Однажды его превосходительство подъезжал к зданию прокураторы в своем
бронированном "даймлер-бенце". Оторвал глаза от секретной распечатки и
обмер. У ворот стояла стройная барышня в шляпе со страусовым пером и в
вуалетке. Встретив взгляд государственного человека, откинула дымчатый газ
с тонкого лица, шагнула вперед (лимузин как раз притормаживал), и у
Гавриила Львовича стиснулось в груди от мерцания ее ярко-зеленых глаз.
А в тот же день, вернее, уже вечером, когда Курятников со своим
швейцарским коллегой был в "Геликон-опере" на "Сказках Гофмана", он увидел
давешнюю незнакомку в соседней ложе. Она обернулась, и генеральный
прокурор ахнул: глаза у прелестницы оказались уже не зеленые, а
синие-пресиние. Гавриил Львович взял себя в руки, вспомнив о существовании
цветных контактных линз, и всецело отдался волшебному неистовству
Оффенбаха.
Погибель действительного тайного советника пришла назавтра, на рауте
у английского посланника сэра Эндрю Вуда.
У мраморной лестницы, возле зеркала, Курятников увидел прекрасную
незнакомку как бы раздвоившейся. Сначала решил, что это шутки
венецианского зеркала, однако, приблизившись, понял, что девушек
действительно две - у одной глаза были синие, как воды Красного моря в
Эйлате, а у другой зеленые, как листья мяты. Гавриилу Львовичу вспомнилась
картина Джона Эверетта Миллеса "Осенние листья", и хотя Курятников знал,
что любить прерафаэлитов - признак неважного вкуса (как раз об этом на
последней встрече в Кремле он разговаривал с премьер-министром), но именно
эта картина, на которой изображены две загадочные девушки с пленительными
и тревожными глазами, еще с детства наполняла его душу неизъяснимым
томлением.
Он сам подошел к сестрам-близнецам, никто его на аркане не тянул.
Завязался разговор. Одна назвалась Одиллией, другая Нормой. Ни фамилий, ни
места службы своих новых знакомых Гавриил Львович не узнал - постеснялся
спросить. Конечно, при его должности и почти неограниченных сыскных
возможностях ничего не стоило бы выяснить такие пустяки, но слежка за
дамами, да еще из личных видов, противоречила представлениям Курятникова о
чести.
И началось наваждение. Гавриилу Львовичу снилась то зеленоглазая
Одиллия, то синеокая Норма, а иногда - и это было всего сладостней - обе
сразу.
Развязался узел неожиданно.
Однажды, тому с полгода, секретарша принесла конверт. В нем -
записка, пахнущая духами "Кэнзо" (младшая дочь генерального прокурора,
студентка историко-филологического факультета РГГУ, пользовалась точно
такими же). В записке ни единого слова - только адрес, вразлет начертанный
алой губной помадой.
А слов было и не нужно. Гавриил Львович завернулся в плащ, надел
широкополую шляпу и один, без свиты, даже без телохранителей, что было
чистейшим безумием, вышел на окутанную сизыми сумерками Большую Дмитровку.
По дороге терзался догадкой: которая? То хотелось, чтобы это непременно