"Сергей Тимофеевич Аксаков. Биография Михаила Николаевича Загоскина" - читать интересную книгу автора

раздражением кожи; впрочем, сначала он терпел более беспокойства, чем боли.
Доктора находили, что это артрическая острота (рассыпная подагра),
перешедшая впоследствии в подагру атоническую - нервную. Загоскин не любил
лечиться; первую зиму он перемогался, продолжал ежедневно выезжать,
надеялся, что лето и верховая езда за городом, которую он очень любил, лучше
докторов восстановят его здоровье. В первый год точно так и было: он видимо
поправился летом, но к осени болезнь возвратилась с удвоенною силою.
Загоскин принужден был приняться за лекарство; но лечился так неправильно,
своенравно, так часто переменял методу лечения и самые средства, употребляя
их нередко в страшном излишестве, следуя советам не врачей, что без сомнения
леченье ему повредило и придало болезни силу и важность. Страдания
физические отняли у него возможность писать, а человеку, привыкшему в
течение целой жизни к ежедневной умственной работе, такое лишение
невыносимо. Загоскин принялся читать и перечитал все, что за недосугом было
только просмотрено им или пропущено совсем. Сначала он выезжал по вечерам
почти ежедневно, но ездил уже не в светское общество, а к самым коротким
друзьям, где нередко увлекался своим живым характером, забывая на мгновение
мучительные боли, горячился в спорах о каких-нибудь современных интересах, а
иногда в спорах о картах за пятикопеечным ералашем: громкий голос его звучно
раздавался по-прежнему, по-прежнему все были живы и веселы вокруг него, и
взглянув в такие минуты на Загоскина, нельзя было подумать, что он постоянно
страдал недугом, тяжким и смертельным. Наконец болезнь так усилилась, что он
не мог выезжать по вечерам: обстоятельство очень тяжелое для Загоскина,
потому что при огне он не мог читать; его вывозили только прогуливаться, и
он, не вылезая из экипажа, делал визиты своим приятелям и знакомым. Кроме
собственного его семейства, родной брат, М. Н. З., с женою, жившие тогда в
Москве, были ежедневными его собеседниками. Друзья также навещали его,
составляли приятельский вист или ералаш, и больной не давал задуматься своим
посетителям, а напротив нередко заставлял их смеяться. Между тем
беспорядочное, часто изменяемое, леченье героическими средствами
продолжалось; приключилась посторонняя болезнь, которая при других
обстоятельствах не должна была иметь никаких печальных последствий; некогда
могучий организм и пищеварительные силы ослабели, истощились, и 23 июня 1852
года, в пятом часу пополудни, после двухчасового спокойного сна, взяв из рук
меньшего сына стакан с водою и выпив немного, Загоскин внимательно посмотрел
вокруг себя... вдруг лицо его совершенно изменилось, покрылось бледностью и
в то же время просияло какою-то веселостью. Он вздохнул и - его не стало.
Больной заснул тихим, спокойным, вечным сном. За четыре дня он приобщился
святых тайн. Тело его предано земле в Новодевичьем монастыре.

[С. И. Клименков, почтенный и всем известный в Москве врач, который 15
лет был медиком, и другом покойного Загоскина и всего его семейства, но
которого, по несчастию, он не слушался в последние два года, призванный
только за три дня до кончины Загоскина, полагает, что она произошла
вследствие истощения сил больного, сначала гидропатией, потом средствами
горячительными и раздражающими, наконец четырехмесячным употреблением
Цитманова декокта; что наследственная подагра, гнездившаяся в нем издавна,
несмотря на трезвую и правильную жизнь, при существовавшей тогда эпидемии в
Москве кровавых дизентерий, бросилась на пищеварительные органы и произвела
воспаление и антонов огонь.]