"Константин Сергеевич Аксаков. Три критические статьи г-на Имрек" - читать интересную книгу автора

"Когда крестьяне узнали об этом, то уже стали сами посылать детей к
Насте, а иные и сами приводили, да, приводя, останавливались и
прислушивались и даже потихоньку плакали от умиления; _ино-место_ и мужик
забывал об елке в праздник, засматриваясь на потеху детей; и часто мать
стыдила взрослого сына, показывая ему на маленьких. Скоро Настя при пособии
матушки достигла до того, что не только лохмотья на ребятишек были зашиты,
но и сами матери, посмотрев раз, два на детей чистых, опрятных, уже
стыдились водить их замарашками, да и сами, глядя на детей, сделались
попорядочнее (стр. 14).

...По воскресеньям дети п_а_рами ходили в церковь...

Парами! Это также немаловажная сторона совершенствования! Жаль, не
сказано, что они ходили в ногу, тогда это еще было бы возвышеннее. Итак:

По воскресеньям дети парами ходили в церковь, не кричали и не зевали по
сторонам, как бывало, а тихо становились на клирос и подтягивали дьячку, а
миряне, тронутые чистыми детскими голосами, молились усерднее прежнего"
(стр. 15).

И так все село возвышено и преобразовано; преобразован народ, имеющий
кой-что в своих воспоминаниях, имеющий, как народ, тяжесть и твердость
действительности в своих движениях и переходах, - преобразован так легко и
скоро Настей, воспитанной в Петербурге. Она научила его молиться; он не умел
этого, конечно!.. Но никакая в свете Настя и никакой в свете образованный и
воспитанный человек не может стать на ряду с народом и осмелиться наставлять
его в этом чувстве - его, силою веры прогнавшего стольких врагов
иноплеменных. Можно ли так легко судить о народе, так легко воспитывать его
посредством какой-нибудь Насти, такого отвлеченного и легкого лица; так не
знать глубины и убеждений и многого, многого в народе, что для Насти темный
лес и где бы тысячу раз она потерялась и пала бы, почувствовав и поняв свое
бессилие, если б, к счастию, могла хоть сколько-нибудь понять его. Можно ли
это? Что сказать о таком поступке? Поневоле делаешь этот вопрос.
К счастью, Настя и ей подобные не понимают и не могут приблизиться даже
к глубокой стороне народа: это для них непроницаемая тайна, запертое
святилище.
Окончание повести фантастическое.
Мнение наше об ней высказано, кажется, довольно ясно; но вот что мы
считаем нужным прибавить.
Настя, при всей своей неестественной и смешной стороне, стоит однако,
чтоб обратить на нее внимание: сколько людей именно в наше время, именно в
нашей земле, таких, которые оторвались от народа, от естественной тяжести
союза с ним, умеряющей и утверждающей шаги человека, дающей ему
действительность, и пошли летать и носиться, полные гордости и
снисхождения, - таких людей, которые, будучи одеты в европейское платье и
заглянув в европейские книги, выучившись болтать на чужом языке и приходить
как следует в заемный восторг от итальянской оперы, подходят с указкою к
бедному необразованному народу и хотят чертить путь его народной и
внутренней и внешней жизни. Хотя бы они поглотили, в самом деле, всю
европейскую мудрость, но если они оторваны от народа и хотят оставаться в