"Константин Сергеевич Аксаков. Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням" - читать интересную книгу автора

обернувшись, прибавляет: - это ты, Илья Муромец; слышал я о тебе; ты всех
сильнее между людьми, ступай и будь там силен. А со мною нечего тебе мерить
силы; видишь, какой я урод; меня и земля не держит; я и сам своей силе не
рад".
Как бы в дополнение и объяснение к образу Ильи Муромца, как бы в ответ
на сокровенный вопрос: почему не могло быть силы, еще более громадной, чем у
Ильи, - народная фантазия становит пределы силе богатырской и создает образ
силы необъятной, чисто внешней, материальной, не нужной и бесполезной даже
тому, кто ею обладает. Эта сила уже без воли. Здесь сила приближается уже к
стихии, как сила воды, ветра, и не возбуждает ни зависти, ни соревнования.
Грустен образ этого одинокого богатыря, лежащего на единственной подымающей
его горе, о котором и не упоминается больше в рассказах, - и еще более
выигрывает богатырь Илья Муромец, величайшая _человеческая сила_,
соединенная и с силою духа.
В рассказе о громадном богатыре Илья Муромец как бы на сей раз
отступает от своего обычая и права. В самом деле, нигде и никогда Илья не
испытывает силы, не выказывает ее, не тешится ею, как другие богатыри; она
всегда у него полезное орудие для доброго дела только; не любит крови его
мирная, вовсе не воинственная душа. Здесь же, напротив, он идет мерить силу.
Но нужно было народной фантазии такое соперничество, чтобы высказать мысль
народную; к тому же чисто внешняя и громадная сила вызвала и в Илье эту
сторону силы внешней, и на сей раз он является только как богатырь; но он
меряет силу с богатырем-стихией, с воплощенным чудом, и здесь понятно и
возможно такое желание в богатыре Илье Муромце.
Мы старались, сколько возможно яснее, очертить образ Ильи Муромца,
первого русского богатыря и крестьянина, образ, верно сохраненный во всех
рассказах и песнях, как это можно было видеть из всех свидетельств,
приведенных нами. Сила и кротость, внешние битвы, вследствие случайных
обстоятельств, и мир внутренний, вследствие высокого православного строя его
души, непобедимость богатыря и смирение христианина, одним словом,
соединение силы и телесной и силы духовной - таков наш русский богатырь Илья
Муромец.
Мы должны сказать еще об одной весьма замечательной песне, о которой мы
уже упоминали мельком в нашей статье. Это песня об Илье Муромце: она
помещена в "Москвитянине" (1843, K 11). Образ Ильи Муромца в ней не тот,
каков во всех остальных песнях и рассказах; но песня составляет совершенный
особняк и, очевидно, по самому сочинению, древности позднейшей. Это можно
видеть уже и потому, что она представляет целое, с началом и концом, тогда
как древние песни дошли до нас только в отрывках одной великой эпопеи; к
тому же в песне этой не говорится о многих обстоятельствах, известных нам из
других песен и преданий. Кроме того, отношения Владимира и богатырей между
собой, как видно, не те; встречаются слова эпохи позднейшей, напр<имер>,
_ваша милость_, как эпитет Владимира, _слуги, все государевы вотчины_, -
слова, не встречаемые (что очень замечательно) в песнях древних. Владимир
называется даже однажды царем. Тем не менее песня эта - произведение чисто
народное и древнее, но только эпохи позднейшей; сверх всего этого, многие
выражения, обстановка и вообще склад всей песни показывают, что это не
древняя Владимировская песня с позднейшими наростами, но что она _сочинена_
была в позднейшее время и в свою очередь имеет наросты последующего времени;
язык чисто сохраняет свой древний склад и силу. Илья Муромец послужил здесь