"Питер Акройд. Лондонские сочинители " - читать интересную книгу автора

расспрашивает про его друзей, - он замолкает и начинает ее избегать. А тогда
она чувствует себя униженной и никому не нужной. Потому и выпадают вечера,
когда он пьет в полном одиночестве.
Мысль о том, что спиртное может быть источником вдохновения,
представлялась Чарльзу глупой. Он сознавал, что алкоголь ставит пределы
воображению, ограничивая его рамками затуманенных хмелем ощущений. Когда он
бывал пьян, то уже не видел ни подробностей, ни общей картины окружающего
мира. Однако состояние это было ему в радость, Чарльз всякий раз к нему
упорно стремился, ибо оно освобождало от страха и чувства ответственности.
Но чего же он опасался? Своей несостоятельности. Своего будущего. Один из
однокашников Чарльза, Тобайас Смит, по окончании школы не смог найти места,
да и призвания ни к чему не имел. Какое-то время они с матерью ютились в
Смитфилде.[38] В кабачке или в театре Тобайас держался бодро и весело, как
прежде, но было заметно, что он сильно сдал. Одежда на нем износилась
донельзя. Потом мать умерла, и беднягу вышвырнули из комнатушки, которую они
снимали. После чего Тобайас, казалось, исчез навсегда. Но три недели назад
он появился снова - просил подаяния на углу Коулмэн-стрит. Чарльз сделал
вид, что не узнал старого приятеля, и прошел мимо. Зрелище крайней нужды его
ужаснуло. Вот он и пьет теперь кюрасо.
Чарльз с наслаждением ощущал, что мало-помалу погружается в хмельной
туман. Своего младенчества он, разумеется, помнить не мог, но догадывался,
что оно, скорее всего, походило на это блаженное приятие окружающего, на
счастливое согласие со всем, что есть в нашем мире. Он подошел к стойке и
попросил налить еще порцию. Его тянуло поговорить с кем-нибудь; движимый
этой острой потребностью, он спросил хозяина пивной, много ли сегодня было
посетителей. Хотелось излить душу; хотелось громко смеяться над чужими
остротами.
- Эта порция - последняя, мистер Лэм.
- Да-да, конечно.
Очнулся он на своей кровати: разметавшись, лежал, как был, в полной
амуниции. Никаких подробностей предыдущего вечера он припомнить не мог.
Перед глазами маячили гигантские тени, виделась чья-то протянутая рука,
слышалось шепотом произнесенное слово. Уильяма Айрленда он тоже не помнил.
Впрочем, Айрленда, сидевшего в пивной у самого выхода, отчасти загораживал
деревянный столб, обклеенный всевозможными объявлениями: о предстоящей
буффонаде, о выступлении акробатов.
Чарльз вернулся к своему столу. Закинув назад голову, выпил до капли
последнюю порцию кюрасо. Потом неуверенно поднялся и, широко раскрыв глаза,
двинулся к выходу, то и дело отклоняясь от курса. По дороге он громко
произнес: "А теперь разойдемся кто куда".[39]
Вскочив со стула, Уильям Айрленд с великой осторожностью вывел Чарльза
на улицу. Человек в таком подпитии сразу станет легкой добычей карманников,
а то и кого похуже.
- Где вы проживаете, сэр?
Вопрос рассмешил Чарльза.
- Где проживаю? В вечности.
- Такое местожительство отыскать не просто.
Тем не менее Чарльз привычно двинулся по Кинг-стрит и Литтл-Куин-стрит
в направлении Лейстолл-стрит, к дому.
- Вы только что процитировали Шекспира: "А теперь разойдемся кто куда".