"Уилл Айткен. Наглядные пособия " - читать интересную книгу автора

- Но мне казалось... - Я ускоряю шаг, догоняя своего спутника. - Мне
казалось, что храмы - они буддийские, так что если видишь статую Будды, это
храм, а если не видишь, но все равно похоже на священное место и
благовониями пахнет, значит, это синтоистское святилище.
- Вроде того. - Голос его едва-едва пробивается сквозь тьму. - Хотя
порою встречаешь святилища внутри храмов и наоборот. А почему тебя это
волнует?
- Кто сказал, что меня это волнует? А не мог бы ты слегка замедлить
шаг?
Леке уже остановился и даже обернулся. Ударяюсь подбородком ему в лоб.
- Сумимасэн, - говорю.
- Да ты целых три слова знаешь по-японски. - Зубы его сверкают в
темноте, полупрозрачные, точно фарфоровые. - Ты смотри поосторожнее.
- Может, я уже под кайфом? - Странное покалывающее ощущение рождается в
сфинктере и растекается вверх по позвоночнику, от позвонка к позвонку,
словно по моей спине кто-то карабкается вверх по золотой лестнице.
- Возможно. На одних эта штука действует быстрее, чем на других,
особенно по первому разу. Я-то к ней уже попривык.
Мы стоим перед гигантским деревянным цилиндром.
- Что это за хреновина?
Леке берет меня за руку и ведет за цилиндр. Открывает низкую дверцу и
ныряет внутрь, втягивая меня за собою.
Слышу, как дверь за мной захлопывается. Вот теперь и впрямь темно -
хоть глаз выколи: ни лунного света, ни огней большого города, ни неоновых
реклам, что рикошетом отражаются от нависшего над самой землей горного
облака, ни блестящих листьев, ни ненавязчиво подсвеченных поверхностей; одна
лишь черная, огражденная со всех сторон ночь.
- Что это, Леке?
Он ловко уворачивается.
- Храм для ритуальных жертвоприношений девственниц-гайдзинок.
- Стало быть, мне беспокоиться не о чем. Слышу, как он расстегивает
пряжку пояса, "молнию"
на брюках; черная хлопчатобумажная ткань с хрустом сползает вниз по его
бедрам. Внезапно он прижимается ко мне, я обвиваю его руками - могла бы
обхватить и дважды. Его кожа заключает в себе неизъяснимую сладость, она -
словно столь же неотъемлемая часть темноты, как сама темнота. А еще - слабый
аромат свежего воска.
Он зарывается лицом мне в грудь, и мы стоим так, не двигаясь, долго,
бесконечно долго. Золотая лестница достроена, протянулась от моих ягодиц до
мозга; голова пылает огнем. Того и гляди расколется надвое и выплеснет свет,
точно разбитая хэллоуинская тыква.
Он распахнул на мне рубашку, груди наружу, его шелковистые волосы -
повсюду, точно прохладная вода струится сквозь тьму. Золото сочится вниз по
шее, зажигает каждый из влажных сосков, бьет лучом из пупка точно полуночный
маяк.
- Я улетаю... - шепчу я, склонившись к самому его уху.
- Ты - полет, ты - возрождение, ты - свет. Луиза, - вздыхает он, -
Луиза.
Я начинаю смеяться.
- Подлиза, сырник снизу.