"Еремей Айпин. Ханты, или Звезда Утренней Зари" - читать интересную книгу автора

"здравствуй", в дом каких родственников непременно надо зайти, что у них
спросить.
Выпив чай, Демьян надел расшитые узорами выходные кисы и большую
малицу. Подпоясался кожаным ремнем с ножнами на левом и меховым
кисетом-подсумком на правом боку. Взглянул на спящих дочерей и, постояв
немного, медленно повернулся по солнцу и вышел на улицу.
Пес Харко вдруг вскочил, дернулся на цепи и жалобно заскулил, словно
что-то хотел сказать хозяину, о чем-то предупредить. Но Демьян глухо сказал
ему:
- Кэча!
И Харко замолк.
Но тут тревожно хоркнул олененок Пев и светлой мордочкой прижался к
теплому боку матери Пеструхи. Демьян отогнал его.
Анисья проводила мужа до ворот кораля.
- Ну... до свидания! - сказал Демьян потупившись. - Ждите. Если ничего
не случится, на третий день вернусь.
- Оянги-таланки![10] - пожелала Анисья и закрыла ворота кораля, чтобы
встревоженный олененок не убежал за матерью - Пеструха тоже оглядывается и
хоркает. Наверное, что-то говорит сыну-олененку. Может быть, прощается тоже,
"до свидания" свое оставляет дому.
- Бежавший Озером был бы жив - так Пеструха бы дома оставалась, -
проговорила Анисья, ни к кому не обращаясь.
Демьян сделал вид, что не расслышал ее слов.
- Я, йим улым! - повторил он и, взмахнув хореем, вскочил на нарту.
Упряжка тронулась.
Пеструха еще раз хоркнула и оглянулась - не идет ли Пев за ними. Когда
ездили не очень далеко, обычно олененку разрешалось бегать за упряжкой. Но
сейчас тот с хорканьем метался по коралю.
Избушка скрылась за поворотом дороги. И тут уши Демьяна резанул
тоскливый вой Харко. Вслед хозяину воет, подумал он. Это плохо. Старый стал,
слишком много понимает, слишком многое предчувствует. А это ни к чему
собаке, ведь она не человек.
И он попытался избавиться побыстрей от неприятных мыслей о Харко.

2

Олени бежали ровно и неторопко. Полозья легкой нарты проворно съедали
сажени пути, и Демьян не поднимал хорей, не погонял оленей - долго им
бежать, пусть силы берегут.
Он покачивался в такт скользящей нарте и прислушивался к музыке
полозьев по жесткому снегу, ровному дыханию оленей, серебряному перезвону
упряжных цепочек и колец. И под эти звуки в его душе постепенно зарождалась
песня - радовался он дороге и движению, ибо в этом была вся жизнь
охотничьего рода. Пришла песня такая же долгая, как эта зимняя дорога. И
неожиданно пришедшая песня вытеснила постепенно его досаду на беспричинный
вой старого Харко. И он все покачивался в такт оленьему бегу, и на него
наплывали заснеженные боры и чистые болота, продрогшие сосновые гривки и
печальные озера.
Он почти не оглядывался, поскольку все знал по памяти...
Песня все ехала вместе с ним. Это была песня и снега, и деревьев, и