"Акрам Айлисли. Сказка о хрустальной пепельнице" - читать интересную книгу автора

сказал, но даже и этим не удовлетворился; покончив с кувшином и умывшись, он
торжественно провозгласил с другого конца коридора: "Ничего, жена, подожди!
Вот пойду на пенсию, увидишь, какую я тебе жизнь устрою!"
И тем не менее про сон свой Мирза жене не сказал, так как сон этот
связан был с Бузбулаком, а в оценке точки земного шара, именуемой
Бузбулаком, у Мирзы Манафа и Бике-ханум имелись некоторые расхождения.
Во-первых, Бике-ханум никогда не видела того Бузбулака, который привиделся
нынче ее мужу. Только раз в жизни побывала она в деревне, да и то на
редкость неудачно - в тот год в Бузбулаке кишмя кишели комары. Сначала
комары лишили Бике-ханум сна, потом у нее пропал аппетит, а потом у бедной
женщины начался от этих комаров такой зуд, что, даже вернувшись в Баку, она
ровно полмесяца тем только и была занята, что чесалась. (Прошло уже восемь
лет, но до сих пор, стоит только упомянуть о Бузбулаке, у Бике-ханум
немедленно начинает зудеть все тело...) Вот поэтому, а еще потому, что
сегодня он отнюдь не расположен был выслушивать критические замечания в
адрес Бузбулака, Мирза Манаф и умолчал про свой сон; напился чаю, положил в
портфель завтрак, попрощался с женой, вышел из дому и лишь теперь,
направляясь к троллейбусной остановке, медленно произнес: "Слава тебе,
господи, наконец-то и в Бузбулаке довелось увидеть троллейбус..."
Мирза Манаф уехал из Бузбулака без малого сорок лет назад и, если не
считать того комариного лета, всего раз побывал в родной деревне. Приехал и
через пять дней отбыл обратно, дав себе зарок никогда больше сюда не
приезжать. На этот раз не комары были повинны в столь спешном его отъезде;
аллах - свидетель: в то лето в Бузбулаке не было ни единого комарика...
Просто бузбулакские мальчишки над ним малость пошутили, а Мирза Манаф
всерьез разобиделся на них. А потом разве можно сказать наверняка: может,
мальчишки ему насолили, может, была другая какая-нибудь причина, а может
статься, что все объяснялось утонченностью, отличавшей необыкновенно вкусные
пити, душбере и долму, которые готовила Бике-ханум и которых Мирза Манаф не
желал лишаться надолго. Не исключено также, что Мирзе Манафу просто-напросто
надоело с утра до вечера валяться в сухом арыке под ивой. Во всяком случае,
когда озорники мальчишки открыли водосток и вода хлынула в арык, где дремал
под ивой Мирза Манаф, он, очнувшись от сна в холодной воде, раз навсегда дал
себе зарок не приезжать в Бузбулак. Мирза Манаф был так разгневан проделкой
бузбулакских сопляков, что по возвращении в Баку собрал всю свою семью и
провел нечто вроде митинга. На этом митинге Мирза Манаф так обоснованно, так
аргументированно критиковал Бузбулак, который столько лет подряд столь же
усиленно расхваливал, что его чада и домочадцы делали невероятные усилия не
расхохотаться; дело дошло даже до того, что Бике-ханум вместо того, чтоб
начать чесаться, что случалось с ней всякий раз при упоминании о Бузбулаке,
стала вдруг громко и очень ненатурально кашлять - только б не рассмеяться.
В троллейбусе, удобно расположившись на сиденье, уступленном ему
каким-то юнцом, Мирза Манаф положил на колени свой заслуженный, видавший
виды портфель и стал размышлять о том, что, пожалуй, не стоило ему так
поносить Бузбулак при детях. Потому что не вредно было бы хоть разок свозить
их туда: а вдруг да понравится? Вдруг сын или один из зятьев возьмется
отремонтировать старый дедовский дом, приведет в порядок сад, огород, и на
лето можно будет возить в деревню детишек? Впрочем, Мирза Манаф сразу же
отказался от этой мысли - вспомнил, что еще до того, как разругать Бузбулак,
он не раз заводил дома этот разговор и, установив, что мечта его