"Акрам Айлисли. Сказка о хрустальной пепельнице" - читать интересную книгу автора

службой, Мирза Манаф начал подумывать о том, не вернуться ли ему по выходе
на пенсию к писательской деятельности. Ради одного того, чтоб, создав образ
Казмаммедли, отдать его на суд грядущих поколений, Мирза Манаф готов был
сжечь себя в огне творческого горенья: ненависть его к этому человеку была
океан, бескрайний и безбрежный. Более пятнадцати лет барахтался Мирза в этом
океане, по нескольку раз в день вознося благодарение аллаху за то, что тот
не дал ему сгинуть в бездне. Кроме того, за пятнадцать лет Мирза Манаф
мысленно произнес по адресу Казмаммедли сотни монологов, и монологов этих
вполне хватило бы не на один - на несколько солидных романов... Может быть,
именно это умение произносить монологи при полной неподвижности губ и
непроницаемом выражении лица и дало Мирзе возможность целых пятнадцать лет
удерживаться на должности. К тому же Мирза Манаф обладал способностью в
любое время, в любой необходимой ему степени отключаться от
действительности, погружаясь в мечты и воспоминания, - эта его способность
была просто чудо какое-то, причем чаще всего Мирзу Манафа выручал Бузбулак.
Так, например, лет десять назад в жаркий июльский полдень он, сидя в
кабинете Казмаммедли, так глубоко погрузился в воспоминания, что хрустальная
пепельница на полированном директорском столе явила ему вдруг удивительное
зрелище: сначала ее сверкающее отражение представилось Мирзе гроздью
прозрачных льдинок, потом льдинки стали быстро-быстро расти, множиться, и
перед глазами Мирзы Манафа возникла зима, настоящая бузбулакская зима. В тот
знойный июльский день в кабинете директора Казмаммедли Мирза Манаф долго
любовался гроздьями льдинок, свисающими с бузбулакских водостоков.
Утро, раннее зимнее утро... То самое утро, когда Мирзу Манафа (тогда
еще просто Манафа) послали взять запеченную в соседском тендире тыкву,
огромную, оранжево-красную... Ты ребенок, и в руках у тебя такая тыква...
Может быть, именно благодаря тыкве и запомнилось Мирзе Манафу то утро?.. А
может быть, дело в том, что в Баку было нестерпимо жарко и Мирза Манаф
просто-напросто тосковал по зиме? Возможно, ничего тут странного нет.
Странно другое - с того самого июльского дня бузбулакская зима с гроздьями
мерцающих льдинок навсегда осталась под пепельницей, и каждый раз, войдя в
директорский кабинет, Мирза Манаф устремлял взгляд на пепельницу. И когда
Казмаммедли проводил у себя собрания или совещания, пепельница на
директорском столе становилась для Мирзы Манафа единственным спасением,
потому что, зная Казмаммедли, слушать его выступления было мучением в полном
смысле этого слова. А Мирза Манаф на беду прекрасно знал директора
Казмаммедли: "Давай, давай, мели, подлюга!.. Тебе что - тебе сам черт не
брат - деньги твои по всему Баку ходят... Дочери - квартиру, сыну -
квартиру... На даче фонтаны бьют... Зарплата у тебя, у подлюги, двести
сорок, а ты и любовнице квартиру построил... Говори, говори, красно
говоришь - бисером рассыпаешься... Ты скажи, любовница запишет... Говорите,
пишите, протоколы составляйте... Посмотрим, долго ли пропишете..." По стилю
и по содержанию монологи Мирзы Манафа были примерно такого характера, и,
произнося их, Мирза Манаф ни на секунду не отрывал глаз от хрустальной
пепельницы.
Если сегодня Казмаммедли вызовет его к себе по поводу интересующей его
рукописи или по другому какому-нибудь поводу, Мирза Манаф непременно
уставится на пепельницу; любуясь льдинками, он немножко остудит кипящую в
сердце ненависть, и, когда вернется к себе в комнату, у него даже достанет
сил улыбнуться. Он улыбнется, чтоб никто не понял, какое оскорбление и