"Акрам Айлисли. Люди и деревья (трилогия)" - читать интересную книгу автора

рассвете, возвращался уже в темноте. В первый день, тяжело нагрузив ишака,
он отвез на базар целый вьюк сушеных фруктов, тех, что заготовил из
ворованного. На другой день Мукуш увел на рынок холощеного бычка, того
самого, которого должен был сдать в колхоз; напоследок Мукуш свез на базар
двух петушков, привязав их друг к другу за лапки. Ни утром, ни вечером,
возвратясь с базара, Мукуш никому не говорил ни слова, а тетя Медина только
глядела сумрачно ему вслед и что-то бормотала себе под нос...
Тетя и Мукуш почти всегда были в ссоре, и я привык к мысли, что так и
должно быть. И что вообще быть мужем и женой - последнее дело: именно
поэтому все так ругали меня, когда я сказал Халиде, что она моя жена.
Каждый вечер мы с тетей Мединой отправлялись к нам, на противоположный
конец деревни. Стоило ей отпереть ворота отцовского дома, как она сразу
преображалась: лицо светлело, глаза становились веселыми, голос - звонким, и
тетя Медина начинала петь. Бездумно мурлыча песенку, она поливала лимонное
дерево, поднимала выпавшие из стены камешки, пытаясь приладить их на место,
мела и поливала двор и обязательно зажигала лампу - люди должны знать, что
мы здесь, что дом не брошен, - пусть не радуются наши враги. Иногда, подойдя
к дому, мы заставали у ворот Лыску. Прошло несколько месяцев, как отец
продал ее, а корова все не могла забыть старый дом и старых хозяева часами
мычала у запертых ворот и замолкала, лишь когда мы подходили. Тетя ласково
поглаживала ее вымя, гладила по голове, а я, обхватив Лыскину шею, целовал
ее скользкий нос, большие грустные глаза. Потом мы входили во двор, запирали
за собой ворота, а корова все стояла и мычала, пока Беширов мальчишка не
приходил и не угонял ее.
Мне было грустно слушать, как мычит за воротами Лыска, и все-таки
стоило мне попасть в родной двор, я начинал носиться и озорничать, словно
сорвавшийся с цепи щенок. Я гонялся за бабочками, швырял камнями в ворон,
влезал на ореховое дерево, на котором сказал когда-то Халиде "плохие слова",
и набивал полную пазуху орехов. Всю дорогу потом я с упоением грыз их,
разбрасывая вокруг себя зеленую кожуру...
И опять по вечерам с гомоном взлетали в небо галки, и опять под
завывание зурны гремел на горе барабан, и стадо возвращалось в деревню... И
тетя Набат в темном платье, прожженном бесчисленными папиросами, поднималась
на крышу своего дома и громко переговаривалась оттуда с тетей Мединой, тоже
стоявшей на крыше... Сын тети Набат, чайханщик Якуб, статный молодой
мужчина, сидел в это время на вершине шелковицы, жевал ягоды и негромко
напевал песню. Песня была всегда одна и та же:

Приди, приди, дорогая,
Не мучай меня, мой джейран,
Черные брови что стрелы,
Сердце изныло от ран....

Мукуш, все лето ходивший к мечети с полными ведрами огурцов, перестал
торговать ими. Он собрал фасоль, что росла во дворе на припеке, ссыпал ее в
коридоре. Выкопал картофель, повыдергал лук, вырвал с корнем желтые
огуречные плети; перемешавшись с хворостом, они еще больше захламили двор.
Притащил откуда-то двух хорошеньких ягнят и пустил их пастись во дворе. Я
каждый день лазил на дерево, рвал листья, а потом радовался, глядя на ягнят,
с аппетитом поедавших мое угощение. Но Лыску нашу я все равно не мог забыть.