"Акрам Айлисли. Люди и деревья (трилогия)" - читать интересную книгу автора

- Слава богу, Садык не грудной. Вырастет как-нибудь...
Тетя обняла меня и прижала к груди. Помолчали.
- Задаром кормить не придется. Четыре мешка пшеницы оставляю парню.
Тетя бросила на отца осуждающий взгляд.
Помолчали.
...Отец говорил, тетя слушала. И ночь слушала то, что он говорил, и
деревья слушали, молча склонив верхушки. А когда отец замолчал, звезды
начали перешептываться с вершинами, и в шепоте их было сегодня что-то
особенно зловещее.
- Завтра поговорю с Мукушем, - после долгой паузы снова заговорил
отец. - Как надо поговорю. Виноват я перед тобой, Медина, я загнал тебя в
это совиное гнездо. Не вернусь, прости, ради бога!
Отец опустил голову. И мне вдруг бросилось в глаза, что они очень
похожи друг на друга: отец и его сестра. Тетя Медина заплакала. Отец
отвернулся и несколько раз кашлянул.
Тетя подняла на него глаза, словно собираясь что-то сказать,
потупилась, опять взглянула и снова опустила глаза.
Я всегда думал, что тетя Медина не говорит с отцом из робости, но когда
на следующее утро мы пришли к тете, мне подумалось, что им просто нет
необходимости разговаривать, - они без слов понимают друг друга. Иначе
почему тетя так быстро вскипятила чай, ведь она не знала, что мы еще не
завтракали. Расстелив скатерть, она прежде всего поставила на нее миску с
катыком - перед едой отец всегда пил катык. Потом на скатерти появились
четыре тарелки, четыре ложки и четыре стакана, мой маленький стаканчик тоже
стоял здесь.


Тетя убирала посуду. Я сидел на паласе и смотрел на отца. Мне не слышно
было, о чем он разговаривал с Мукушем, они стояли под шелковицей в
противоположной стороне двора, скрытые ее тяжелой листвой. Мне были видны
только отцовские сапоги; они беспокойно топтались на желтой земле, словно
две большие черные курицы. Отец был в ярости; когда наша несчастная
хохлатка, хлопая крыльями и отчаянно припадая на сломанную лапку, перелетела
через ограду и бросилась к курятнику, я тоже по сапогам понял, что отец
взбешен, - ни разу еще его сапоги не грохотали так по кирпичному полу.
Сапоги дважды протопали тогда вдоль зарослей джиды, отделявшей наш двор от
соседского, потом отец повернулся, встал возле вербы, опершись о нее спиной,
швырнул на землю окурок и долго, с остервенением топтал его сапогами...
Отсюда, с крыши пристроенного к дому хлева, мне был виден арык,
серебристой полоской протянувшийся вдоль склона к нашему дому. Я знал, что
там, на пригорке, у самого конца арыка, сидит сейчас дедушка Аслан. Он сидит
здесь каждую среду. У дедушки Аслана замечательный сад, и по средам, когда
согласно распорядку, с незапамятных времен существующему в нашей деревне,
дедушка Аслан должен получать свой пай воды, он всегда сидит у нижнего конца
арыка и сторожит воду. В том месте от арыка отходит подземный канал, и
устроен он так, что если вода потечет в него, то не пойдет по арыку до тех
пор, пока не наполнится глубокая котловина у запруды. Мальчишки знали это;
стоило дедушке Аслану покинуть свой пост, они немедленно вытаскивали из
трубы старый пиджак, которым старик затыкал отверстие подземного канала, и
удирали.