"Джонатан Эйклифф. Матрица смерти " - читать интересную книгу автора

собраний более умеренных ассоциаций, например, теософских или
розенкрейцерских, либо с одного из кружков, посвященных изучению теорий
Успенского или Гурджиева.
Социолог - это не журналист. Он и не может себе позволить работать, как
журналист. Там, где газетный писака состряпает громкую статью, основанную на
единственном визите, или полдюжины интервью, где запросто может исказить
факты или нанести кому-то обиду (ибо спрашивать с него потом некому),
социолог обязан действовать крайне осторожно. Ему приходится потратить
несколько месяцев, чтобы узнать людей, поведение и верования которых
изучает. Необходимо завоевать их доверие. Нельзя полагаться на первые
впечатления, нужно глубоко разобраться в чувствах и убеждениях людей. Работа
эта в высшей степени деликатная, требующая понимания человеческой натуры и в
то же время - полной объективности.
Итак, вечерами я постоянно просиживал в сырых холодных комнатах или
арендованных залах, слушая об Атлантиде или гималайских колдунах, герметизме
или алхимии. Ораторы были разные. Многие принадлежали к старшему поколению -
наследники викторианского оккультизма. Страстные, потрепанные, или,
наоборот, расфуфыренные; речь их изобиловала архаизмами. Они не пропускали
ни одного собрания. Комнаты, где они выступали, были чрезвычайно пыльными,
вдоль стен стояли стеллажи; названия книг разобрать было невозможно. Под
монотонные голоса, бубнившие об астральных телах или исчезнувшем материке
Лемурия, я впадал в дремоту.
Другие ораторы были много моложе - новое поколение энтузиастов,
интересующееся больше кругами на пшеничных полях да утомительными фантазиями
мадам Блаватской и Анни Безант. Про себя я решил, что начну именно с
молодых. Слушал я их внимательно, стараясь завоевать доверие.
Присматривался, кто из них больше говорит о магии, кто делает намеки на
нечто такое, о чем бы он, возможно, и рассказал, но почел за благо
промолчать. Я никому не признался в том, что я ученый из университета, так
как знал, что тут же вызову подозрения. Вместо этого дал понять, будто я
студент старшего курса факультета социологии. Решил открыть правду со
временем, когда некоторые слушатели узнают меня получше и поверят мне.
Днем я по-прежнему занимался в библиотеке. К февралю жизнь моя
разделилась надвое. Первая половина проходила в библиотеке, а вторая до
позднего вечера продолжалась в лекционных залах. В университет я ходил
крайне редко - забрать почту и напомнить Фергюссону, что я еще жив. Подход к
чтению у меня изменился. Общей литературы я прочитал достаточно для того,
чтобы участвовать в беседах, неизменно проходивших после лекций. И все же я
ощущал свое невежество и неготовность проникнуть в тот мир, в который так
стремился.
Я прочел всю доступную мне литературу по магии, начав с "Догмата и
ритуала высшей магии" Элифаса Леви, разных работ Алистера Кроули и перейдя
потом к Фичино и Джону Ди. Темные мистерии, тайны Арканов и... тарабарщина,
страница за страницей. Я проделал эту утомительную работу не ради истины и
знаний, а ради обретения модной маски.
Но маска всего лишь маска, и если ее привязать тесемкой, будет только
заметнее. Мне нужно было нечто большее, нежели фамилии авторов, произведения
которых я читал, и жаргон, который усвоил. В середине апреля я начал
практиковать ритуалы, описание которых прочел в книгах по ритуальной магии.
Я чертил мелом на дощатых полах своей квартиры круги и пентаграммы, зажигал