"Михаил Ахманов. Скифы пируют на закате (Двеллеры #1) [NF]" - читать интересную книгу автора

"гагаринки" и прочие послереформенные банкноты пестрели всеми цветами
радуги, что, однако, веса им не прибавляло. Банкиры и солидные финансисты
упоминали о них как о новых российских деньгах, но народ изобрел иной
термин - "портретная галерея". Отдельные же ее шедевры назывались
по-разному: одни отдавали предпочтение фамилиям великих людей, другие -
именам-отчествам, а третьи и вовсе были с ними запанибрата, мусоля и
пересчитывая "мишки", "юрки" да "левы" - кому что Бог послал.
Решив, что местная валюта глядится не хуже родной, Кирилл сунул ее в
карман и, подняв голову, снова осмотрел пятиугольный залец с бетонными
стенами. Нет, ни на какой из чикагских баров это заведение не походило!
Никак не походило! Он мог поклясться в том потрохами загадочного шайкала,
хоть не бывал в Чикаго и не знал, что там пьют и что едят. Во всяком
случае, не запеченных урдуров, не птер на вертеле и не окорока
трипидавров! Насколько он помнил, в Таиланде, Заире и Намибии таких зверей
тоже не водилось, не говоря уж о вилюйской тайге, карельских лесах и
ущельях Кавказа, где случалось ему бывать в разные времена и по разным
поводам.
Сон, сказал он себе, я сплю, и все это мне снится. Забавное сновидение, и
только! Но если оно начнет переходить в кошмар...
Впрочем, Харана молчал, и никакие мрачные предчувствия Кирилла не томили -
верный признак того, что он находится в безопасности. В относительной
безопасности, ибо Харана не утруждался предупреждениями насчет синяков и
ссадин и начинал бить тревогу лишь по самым серьезным поводам. Как тогда,
на берегу Вилюя...
Кирилл облокотился о стойку и замер, вслушиваясь в неясный гул, вопли,
хохот, вбирая незнакомые запахи, наплывавшие со всех сторон - из кухни,
где скрылся папаша Дейк, от полок со спиртным, от столов, где веселились
посетители. Бывает, обоняние и слух говорят не меньше глаз - так случилось
в сибирской тайге, когда под ногой бандита хрустнул сучок, когда тяжелый
смрад потного тела ударил в ноздри и в висках забились, зазвенели
тревожные колокола. В тот раз Кирилл отделался шрамом на руке, а беглый
зек, что охотился за ним, остался лежать в лесу, среди огромных сосен с
бурыми стволами; глаза его закатились, череп был разбит ударом приклада,
кровавая каша все текла и текла из жуткой трещины на затылке, пачкая
мох... Грязный, обросший, изголодавшийся, он походил на дикого зверя, на
смертельно опасного волка-человекоубийцу и все же оставался разумным
существом - таким же, как сам Кирилл, как парни из его команды, как
офицеры, возглавлявшие ту облаву...
Нет, не таким, сказал он себе, все же не таким. Разум еще не делает
человека человеком, необходимо что-то еще, неощутимое, но столь же
важное... Способность к любви, к состраданию?.. Чувство юмора?..
Стремление к цели?.. Возможно, душа? А есть ли душа у этих красноглазых?
Люди они или звери, натянувшие людскую личину, как тот беглец, убитый им в
вилюйской тайге?
Сзади послышались шаги, и мысль оборвалась. Похоже, он наконец-то привлек
внимание - к стойке шествовали человекоподобные аборигены, но в багровых
их зрачках не было ни намека на любовь или хотя бы на здоровый юмор. Что
же касается цели, то в ней не приходилось сомневаться: красноглазым был
нужен он, Кирилл. Было их трое: длинноволосый парень с крысиной
физиономией, щедро накрашенная девица и голый по пояс гигант с