"Эмиль Ажар. Псевдо" - читать интересную книгу автора

- Ваша книга производит слегка непричесанное впечатление...
Ха-ха. Теперь-то я смеюсь, а тогда было не до смеха. Я совершенно не
растрепан. Я трепан. Год за годом меня трепала жизнь.
- Простите, у меня икота.
- Вы знаете, это совсем не похоже на книгу начинающего писателя...
Я чуть не описался от счастья. Я вечно писаюсь к месту и не к месту.
Мечтаю об облегчении.
Я не произведение начинающего писателя. Я произведен веками и
комбинациями заслуженных, тысячелетиями сцеплявшихся генов. Какие уж тут
начинающие писатели.
Алиет пришла мне на выручку и подала чай. Я налил себе чашку, положил
сахар. Крыс не добавлял. Ничего такого. Чай с сахаром. Все как у людей.
- Вам совсем никто не помогал?
Тут у меня был соблазн. Я мог устроить серьезные неприятности
Тонтон-Макуту. Стоило мне сказать слово, и он бы стал орать, все отрицать,
протестовать, опровергать, все для того, чтобы своим преувеличенным
протестом дать понять, что он очень даже мне помогал, хоть как-то все
причесал-пригладил.
В минуту ненависти мне захотелось все это на него навесить. Сказать
госпоже Симон Галлимар, что это он убедил меня сделать книгу из мучений моей
матери.
И тут случилось необъяснимое. Впервые в жизни мне захотелось быть
собой. Не удавом, хотя удавы ни в чем не виноваты, тем более в наших хороших
поступках.
- Никто мне не помогал. "Голубчик" целиком автобиографическая книга.
Редактор улыбнулся:
- У вас и вправду прекрасное чувство юмора.
Накося выкуси. Попробуйте шесть месяцев быть удавом в Париже - потом
говорите о чувстве юмора. Как только гады видят кого-то, кто не похож на
них, они кричат: "Гад!"
- По-видимому, литература - смысл вашей жизни, - сказала госпожа
Галлимар,
Я кивнул. Алиетта положила мне руку на плечо, чтобы успокоить. В конце
концов, это не большее вранье, чем единороги или форель на дереве в Кагоре.
- Должна вам сказать, что снова встал вопрос о литературных премиях...
- Вы же знаете, я отказался...
Это была правда. Утром в день присуждения литературных премий, в 1974
году, Алиетта отнесла издателю и членам литературных жюри письмо, в котором
я снимал свою кандидатуру.
В то время у меня было достаточно причин, чтобы не засвечиваться. Я
всегда хотел быть врачом, педиатром, потому что все идет оттуда, и, если
вовремя вмешаться, наверно, еще можно что-то изменить, помочь. Но я был не
способен семь лет упорно учиться. Поэтому стал делать аборты - так мне
казалось, что я спасаю человеческие жизни. Настоящие врачи донесли, что у
меня подпольная медицинская практика.
Пришлось лечь на дно.
Я искал другие пути войти в норму и снова завязать отношения с
реальностью. Это было мое первое близкое знакомство с галоперидолом и с
нейролептиками. Элоиза уже получила диплом филолога, и я трудоустроил ее в
публичный дом на улице Гут Дор, там было еще три девицы, обслуживавшие в