"Эмиль Ажар. Страхи царя Соломона" - читать интересную книгу автора

- Зачем вы собираете открытки, адресованные не вам, написанные людьми,
не имевшими к вам никакого отношения? Ну, как вот этот убитый солдат,
которого вы не знали?
Месье Соломон взглянул на Тонга, вынув из глаза лупу филателиста.
- Боюсь, вы не сможете этого понять, месье Тонг.
Впервые я услышал от месье Соломона расистское высказывание.
- Вы не сможете понять. Вы потеряли всю свою семью в Камбодже. Вам
есть кого вспоминать. А вот я никого не потерял. Никого. В числе тех шести
миллионов евреев, которых уничтожили немцы, нет ни одного моего даже
дальнего кузена. Даже мои родители не были убиты, они умерли рано, задолго
до Гитлера, самым нормальным образом, не испытывая никакой дискриминации.
Мне восемьдесят четыре года, и мне некого оплакивать. Терять любимое
существо - это страшное одиночество, но еще большее одиночество никого не
потерять за всю свою жизнь. И вот когда я листаю этот альбом...
Он перевернул страницу своей красивой, чуть порыжевшей рукой - ведь в
старости кожа покрывается рыжими пятнами. Он вынул семейную фотографию --
отец, мать и шестеро детей. В ее углу было напечатано: 1905 год. Бретонская
семья.
Я так и обомлел. То, что месье Соломон почувствовал родственную связь с
бретонской семьей и время от времени с теплым чувством склонялся над ней,
было из всего, что я знал смешного, самым печальным. Он снова взял своими
красивыми руками, на которые приятно смотреть, фотографию этой бретонской
семьи и положил ее на место в альбом.
С руками месье Соломона связана трагедия.
Когда ему было четыре года, его родители мечтали сделать из него
виртуоза. До сих пор на комоде в спальне стоит детская фотография месье
Соломона, но, глядя на нее, никто не узнал бы будущего короля брюк. На этой
фотокарточке было написано простым пером - самопишущих ручек тогда еще не
было: Четырехлетний Соломон Рубинштейн перед своим пианино. Над мальчиком со
счастливой материнской улыбкой склонилась пышногрудая дама. Когда месье
Соломон переводил мне эту надпись, написанную еще по-русски, он добавил:
- Мои родители рассчитывали, что я стану вундеркиндом, что значит
особо одаренным ребенком. С пианино в гетто были связаны большие надежды.
Была и фотография месье Соломона семи лет - одной ногой он стоит на
самокате. Она снята уже в другом гетто, где-то в Польше. До
двенадцати-пятнадцати лет было много фотографий, а потом их больше не было,
быть может, потому, что родители месье Соломона пережили большое
разочарование. В конце концов они поняли, что его нельзя считать особо
одаренным ребенком. Однако чуть ли не до двадцати лет они заставляли его
ходить в коротких штанишках, не в силах расстаться с надеждой, что он все же
станет вундеркиндом. Месье Соломон смеялся над этой историей.
- Я чувствовал себя страшно виноватым, - говорил он мне. - В
пятнадцать лет я написал письмо японскому филателисту, потому что я уже
тогда утешал себя почтовыми марками, и попросил его узнать у японских
садовников, как можно остановить рост растений - они владеют этим
искусством. Я хотел любой ценой перестать расти, остаться маленьким, чтобы
не разочаровывать родителей и еще долго сходить за вундеркинда. Одиннадцать
часов в сутки я проводил за роялем. Ночью я успокаивал себя мыслью, что у
меня замедленное развитие, но что мне еще удастся наверстать упущенное. В
старое время только попытка сделать из ребенка виртуоза могла дать родителям