"Сухбат Афлатуни. Гарем (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Олеговну; в руках у нее помещался кулек со спящим младенцем, которого Арахна
тоже, кажется, узнала: ей показывали его, хнычущего, днем, и говорили: "Анна
Иоановна". Старуха и младенец спали одинаковым молчаливым сном.
Арахна дотронулась до Иоана Аркадьевича - и отдернула руку.
Он тоже спал.
- З-здравствуйте - п-приехали, - сказала Арахна самой себе.
Нет, ее на кухне предупреждали. Она слушала как-то рассеянно, усьма
щипала.

Арахна склонилась над Иоаном Аркадьевичем. Нанесла, как акварелист на
влажную бумагу, первый мазок-поцелуй. Второй.
Сильней.
Сон Иоана Аркадьевича был крепок и нерушим.
Только уголки губ полезли куда-то вверх и замерли в разбалованной
улыбке.
- Не п-притворяйтесь... - попыталась угрожать Арахна.
Пробралась тонкой рукой под простыню, в которую был окуклен Иоан
Аркадьевич.
Под простыней руку встретило размякшее, доброе тело безнадежно спящего
человека.
Сквозь античные складки простыни смышленая, попрошаячья ладонь Арахны
пробиралась все ниже...
- Стоп, - радостно закусила губу Арахна; рука замерла, а затем рывком
распеленала Иоана Аркадьевича. - Сто-оп.

Услышав привычное стрекотание пружин, Фарида отняла ухо от двери. Села
на пол. Встала. Снова села. Нащупала рядом с собой футляр со скрипочкой
Алконоста.
Спальня ныла, вздыхала и ухала; Фарида за дверью, сдавив раздвоенным
подбородком скрипку, бесшумно и исступленно махала над ней смычком.

- А-а! - Иоан Аркадьевич сжимал во сне Арахну.
- Д-да, да... спи, - задыхалась Арахна, проваливаясь в новую огненную
пустоту.
Просыпался и засыпал младенец Анна Иоановна; Софья Олеговна кормила ее
своей ветхой грудью, в которой, следовательно, имелось молоко.
Фарида за дверью уже не изображала безмолвный скрипичный концерт, а
сидела смирно и ждала, когда новенькая почувствует голос совести и даст
другим (Фариде, сегодня ее очередь) доклевать оставшиеся после нее крохи
Эроса.

За окном, еще темным, уже угадывается раннее утро. Фарида засыпает как
раз за пять минут до того, как из спальни выходит растрепанной тенью Арахна.
Колючий платок охватывает ее узкие бедра, но она не чувствует его уколов.
Глядя на раскиданные по всему линолеуму гаремные тела, она прислоняется
спиной к косяку и начинает смеяться.
Зажимает холодными пальцами себе рот, чтобы не разбудить все это спящее
собрание; хохот душит ее.
- А-а, - бредит из спальни Иоан Аркадьевич.
Смех душит, разрывает Арахну, она, трясясь, сползает вниз по косяку.