"А.Афанасьев. Зона N 3 - 2" - читать интересную книгу автора

таком виде показалась невыносимо живой для новых пришельцев. От неё исходил
тот едва уловимый шелест, что и от трепещущих по осени листьев осины. Этот
звук смертелен для жирных, поросших шерстью ушей убийц, как голос
растерзанной жертвы, донесшийся из смежного измерения. Лучшие, изощреннейшие
умы человечества в Кремле и в закрытых, секретнейших лабораториях Пентагона
бились над проблемой, как навеки запечатать скорбно молящиеся уста, как
одолеть мистику самовозрождающегося духа, потому что пока эта земля дышала,
хотя и с натугой, нелепо было трубить о полной победе и утверждать, что
рабская страна вписалась наконец-то в цивилизационный процесс. Главная
трудность была в том, что, доведенная до отчаяния, низведенная на уровень
гигантской водоросли, деревня уже не воспринимала ни боли, ни угроз, ни
оскорблений, ни ядовитых посулов накормить её досыта и каждую избу
обеспечить спутниковой антенной "Аякс". Для умерщвления надобен контакт,
смерть приходит через соприкосновение, а если нет ни того, ни другого, то о
какой положительном результате можно говорить?
Ваську Хохрякова деревня изгнала в 47-м году, побив камнями. Способ
избавления от скверны, непривычный для северных народов, но ничего иного не
оставалось: от кулаков и топора семнадцатилетний оборотень легко
уворачивался, словам внушения внимал с презрительной ухмылкой. Терпение
односельчан истощилось, когда в избытке любовной страсти, не добившись
взаимности, Васька в дровяном сарае нанизал на вилы отроковицу Настену,
дочку звеньевого Охметьева. Из деревни он уходил смеясь, дурашливо
пританцовывая, брошенные в него камни срывал могучей дланью на лету, как
цветы с газона. Обещал вернуться и пожечь деревню синим пламенем, но в тот
раз не успел. Закон погнался за ним и настиг на подступах к Москве. В те
годы Закон был не тот, что ныне: по нему что давали, то злодей и получал.
Иногда больше, но никак не меньше. След Васькин на восемь годков затерялся в
пучине Колымы.
На медных рудниках, а впоследствии - легкая доля! - на лесоповале с ним
произошел ряд таких изменений, что когда он вернулся в родную деревню, то
даже недобитая, скособоченная красавица Настена его не сразу признала.
Улетал вольный сокол, матюган, убивец, неукротимый любовник, воротился
седобородый пожилой человек в темно-синем прорезиненном плаще, с тусклыми
глазами, повернутыми вовнутрь. Много черного опыта начерпала душа в неволе,
но твердо он знал теперь одно: пока не покончит с деревней, уславшей его в
ад, так и будет стареть, обретая все большее сходство со свечным огарком.
Первым делом подгреб к дому Охметьева и бухнулся на колени посреди пыльного
двора. На крыльцо вышли сам хозяин и кривобокая Настена, который год
терпящая в сердце стальную занозу. С изумлением взирали на седого путника.
- Люди добрые! - возопил Васька Щуп. - Вину искупил целиком, о
снисхождении молю! Простите Христа ради!
Затем начал кувыркаться, валяться в пыли, аки запущенный волчок, согнав
со двора всю птичью живность. Настена, признав гостя, в ужасе прикрыла рот
ладошкой, умчалась в дом. Хозяин спустился с крыльца, поднял из пыли
вертящегося прохвоста, тряхнул за ворот, заглянул в тусклые глаза:
- Ты, что ли, Васька?!
- Я, Матвеич, душа из меня вон. На кол сяду, коли не простишь. Отпусти
грех, будь отцом родным!
- Какой я тебе отец, - усомнился грузный звеньевой. - Зачем опять
чудишь? Шел бы миром отсель.