"А.Афанасьев. Зона N 3" - читать интересную книгу автора

выпеченной с добавлением соломы и отрубей. Вдали от житейской суеты он
наслаждался чтением, попивал чаек и ни о чем не горевал, но счастье длилось
недолго. Беда подоспела нежданно-негаданно, как это всегда и бывает. Однажды
в избу-читальню наведался с проверкой знакомый бычара (скорее просто чтобы
пропустить на халяву глоток - предусмотрительный Сема всегда держал под
рукой бутыль чистейшего этила) и обнаружил в глубине помещения, за шкафами,
сидящего под керосиновой лампой человека, в котором с ужасом опознал дважды
покойного Дему Гаврюхина. От дикого вопля бычары: "Хан! Это Хан!" (одна из
кличек Гаврюхина, сокращенное от "ханурика"), - казалось, попадали птицы с
дерев, но когда подоспела бригада быстрого реагирования, с силками,
дубинками и пыточным агрегатами, Демы Гаврюхина, разумеется, след простыл.
После страшных истязаний, поджариваясь на костре из книг, Сема
Смоленский так и не признался, где прячется опасный бунтовщик, скорее всего,
он и сам этого не ведал. Заодно спалили несчастного безымянного бычару, но
тоже без толку.
С тех пор легенда о Деме Гаврюхине, неуловимом, беспощадном мстителе,
обрела дыхание и с каждым днем обрастала все более живописными
подробностями. Из сектора в сектор кочевал слух о некоем сверхъестественном
существе, которое все видит, чувствует и, если народу придется совсем худо,
непременно объявится и наведет справедливый и беспристрастный суд.
Хохрякова, как и Мустафу, эти слухи, скорее, забавляли, чем тревожили.
Мустафа как-то выразился с присущей ему мудростью: "Если бы Дема Гаврюхин не
существовал, его следовало бы выдумать. Политика, брат Василий!" Хохряков
был с ним согласен, но все же заметил: "У всякой политики есть предел. Будет
зарываться, придавлю!"
- Ну?! - сказал Дема Гаврюхин неприветливо. - Зачем я тебе понадобился,
старче?
Прокоптюк осторожно опустился на ящик, для удобства опершись на
железный скребок. Он не сомневался в подлинности этого человека, только что
пожал его теплую руку, но робел перед ним. Пребывание в легенде накладывало
на Гаврюхина отпечаток вечности, а прямое соприкосновение с чудом губительно
для человеческого сердца. Поэтому и говорят, что лучше не ведать того, что
выше рассудка.
Прокоптюк выполнил просьбу Мещерской: рассказал о человеке, за которым
тянется причудливый след. Зовут его Олег Гурко, и он носит на хвосте смерть,
как кокетливая девушка в ушах сережки. Гурко хочет потолковать с Демой, если
это возможно. Прокоптюк в деле посредник, не больше того.
- Про этого героя я наслышан, - холодно заметил Дема. - Даже видел его.
Ничего, ухватистый мужичок, с огоньком. Ты уверен, что он не подставной?
- Нет, - честно сказал Прокоптюк. - Больше скажу, я и про себя давно не
уверен, кто я такой.
- Могу напомнить, - Дема Гаврюхин раскинулся на грязных тряпках с
сигаретой в зубах, с такой непринужденностью, как султан на коврах. - Ты в
прошлом заведовал кафедрой, имеешь звания и награды. Потом тебя сломали, и
теперь ты шестеришь перед оккупантами, как самая последняя сволочь. Про
себя, наверное, думаешь, что очень умный и хитрый, так здорово всех провел.
Комплекс сурка.
- Обратите внимание, Дема, - смиренно отозвался Эдуард Сидорович, - я
ни на что не претендую, но рискую головой.
- Голову, как и совесть, ты продал менялам на оптовом рынке.