"Анатолий Афанасьев. Монстр сдох " - читать интересную книгу автора

земной.
Иссидор Гурович в первую очередь был государственником и мыслителем, а
уж потом - финансистом.
Идеи о первородстве духовного начала, высказанные философом Федоровым,
были ему намного ближе, чем экономические бредни Маркса, Сакса и всех
прочих говнюков, верящих в чистоган, как в панацею от всех бед. Хотя на
определенных стадиях общественного развития, или общественной деградации,
что будет точнее, бытие действительно определяло сознание, и с этим
приходилось считаться. Он знал, что никогда не согнется под бременем
взваленной на себя ноши.
Словно древний витязь стоял один среди пустыни, прислушиваясь, как
разворованное, раздробленное, раздираемое социальными противоречиями
государство вопияло к нему младенческим голосом: помоги, собери заново, не
оставь на погибель! Он не отказывался, собирал.
Поначалу, никуда не денешься, не брезговал ничем, что давало прибыль -
сырье, банки, высокоорганизованные мозги, средства информации, - но как
только личный капитал достаточно окреп, чтобы противостоять любому напору
извне, передал хозяйство надежным, вскормленным с руки многочисленным
помощникам, а сам занялся тем, к чему лежала душа и что считал самым
главным, - подготовкой, накачкой, вербовкой фигур, которым предстояло в час
"X" мгновенно перехватить инициативу управления и подтолкнуть кровоточащую
державу, как подпиленное дерево, в нужном направлении. На дачу под
Загорском, откуда он теперь почти не вылезал, сходились нити многих
сговоров и немыслимых сделок.
Покончив с газоном и полюбовавшись делом рук своих, Иссидор Гурович
отправился в загон для собак, чтобы покормить трех своих любимцев -
здоровенных лохматых псов, - лютая помесь сенбернаров с кавказской
овчаркой. При появлении обожаемого хозяина свирепые чудовища привычно
поджали хвосты и жалобно завыли. Ему это было приятно. Служка подал
фаянсовое блюдо с сочно-алыми ломтями сырого мяса.
- Эх, ребятки, - приговаривал Иссидор Гурович, скармливая лакомые
куски, успевая потрепать бугристые холки. - Мне бы вашу житуху. Ах заморыши
мои дорогие!
Чудовища отвечали чинным утробным урчанием.
Довольный, Иссидор Гурович отступил на шаг, служка замешкался, неловко
подвернулся под бок. Старик взглянул на него, в который раз пытаясь
вспомнить имя, но не вспомнил. Это его огорчило.
- Тебя как зовут? ,;
- Федором, ваше высокоблагородие.
- Не зевай, Федя, - ласково пожурил хозяин. - В другой раз оплошаешь,
скормлю собачкам.
Служка от ужаса втянул голову в плечи и сделался вдруг таким
неприметным, что теперь, пожалуй, и мать родная его бы не узнала.
В прохладном кабинете на втором этаже Иссидора Гуровича дожидался
управляющий, его правая рука, некто Герасим Юдович Шерстобитов, приземистый
мужчина лет шестидесяти с умным, страдальческим ликом скопца. Выходец из
разночинной слюнявой интеллигенции 60-х годов, сын министра и прачки, он
работал на Самарина больше двадцати лет, проявил себя незаурядно и со
временем стал как бы его тенью. В добром расположении духа Иссидор Гурович
называл его не иначе как Му-му либо Мумиком, памятуя Тургеневского