"Алексей Аджубей. Те десять лет " - читать интересную книгу автора

одного порядка и сломать то, что стоит за ними, можно и нужно непременно. Не
обойтись здесь без кипения страстей, без потерь и боли, но и обретения тоже
будут. Радость и тревога соседствуют в наших днях так же, как соседствовали
они в давние уже годы после XX съезда партии. С решением этого съезда
связано многое в жизни моего поколения, и большинство друзей не изменили
взгляд. Среди них Нателла Георгиевна Лордкипанидзе и Виктор Васильевич
Сажин. Знаю, что верен дням молодости Олег Николаевич Ефремов, тот самый
актер, который "прихватил" с собой к Нателле и Виктору "свадебного" генерала
с кремлевского приема.
Друзья наши по-прежнему живут на Фрунзенской набережной. Выросла их
дочь Наташа, у нее у самой уже взрослая дочь, стали взрослыми и три наших
сына. В тот новогодний вечер они мирно спали, не ведая о споре, который вели
старшие.
Возвращаясь памятью к пережитому, я не корю себя за то, что не вел
подробных записей и дневников. Перед читателем - записки журналиста, чья
работа - сначала в "Комсомольской правде", а затем в "Известиях" - пришлась
на годы, о которых у нас долго не было принято писать.
Мои "дневники" - память и подшивки газет и журналов. В них - круг моих
взглядов и интересов. Наивно было бы утверждать, что мне удастся избежать
субъективных оценок, во всяком случае, буду стараться исходить из фактов.
"Факт должен въедаться в плоть газетчика, подобно шахтерской пыли, -
учил молодых репортеров "Комсомолки" писатель и опытный журналист Борис
Николаевич Полевой. - Во время первых выборов в Верховный Совет СССР в 1937
году, - рассказывал он, - мне дали задание написать о ленинградском рабочем,
кандидате в депутаты. Поехал в Питер, долго и обстоятельно говорил с
человеком. Гонял чаи в его доме, познакомился с семьей, а когда очерк
напечатала "Комсомольская правда", отправил экземпляр с дарственной
надписью. И получил такой ответ: "Вы все верно описали, товарищ журналист,
но только зачем же поставили меня перед зеркалом причесываться. Разве вы не
заметили, что я лысый?" Братцы мои, - патетически восклицал Борис
Николаевич, - не превращайте расческу в шанцевый инструмент нашей
профессии!"
Я считаю важным соблюсти еще одно правило. Нельзя судить прошлое
мерками наших нынешних представлений, забывая, что события происходили там и
тогда, а не здесь и теперь, и что нет ничего бесплоднее мечтательных
вздыханий: "Ах, если бы..." Когда многие из нас почувствовали, что взрывная
сила XX съезда идет на убыль и что топтание на месте вот-вот приведет к
шагам назад, можно было догадаться о причинах. Просматривалась целая цепь
зависимостей. Винить ли нам себя, то есть тех, кто горой стоял за дело XX
съезда, или сказать честно, что не хватило смелости отстоять свои взгляды?
Отнести ли кое-что за счет проклятой привычки к конформизму, жизненным
удобствам? А может быть, списать все на "волюнтаризм и субъективизм" Первого
секретаря ЦК Н. С. Хрущева? Это самый простой вариант, удобный в том смысле,
что каждый волен многозначительно пожимать плечами.
Убережемся от этих приемов. Теперь, когда гласность резко увеличила не
только значимость, ответственность, но и поток слов, увы, легки и скоры на
провозглашение истин чаще всего те, кому ни в какие времена не пришлось
нести существенных потерь.
Моим сыновьям я говорю: да, мы виноваты. Мы виноваты, ибо были
разобщены и в силу интеллигентских самоограничений не действовали так, как