"Алексей Аджубей. Те десять лет " - читать интересную книгу автора

кубинские флаги. Прохожие останавливались, провожая взглядами черную ленту
автомобилей.
Хорошо, что я попросил своего известинского шофера приехать за мной.
Замятин так и не появился.
Едва я вернулся в редакцию, как последовал звонок секретаря ЦК партии
Л. Ф. Ильичева, ведавшего идеологией. Он попросил немедля приехать к нему.
Нетрудно было догадаться, о чем пойдет речь. Впрочем, беседа заняла всего
несколько минут. Ни тени смущения не промелькнуло на лице Ильичева, когда он
сообщил мне, что я освобожден от обязанностей главного редактора "Известий".
Я ни о чем не спрашивал, не требовал объяснений, понимая, что Ильичеву не до
меня. Его собственная судьба висела на волоске: как-никак он был явным
выдвиженцем Хрущева и со страхом думал о реакции Суслова по поводу
собственной персоны.
Кстати, Ильичев вскоре был отправлен в МИД на вполне приличную
должность заместителя министра (до ЦК он заведовал отделом печати МИДа), где
и проработал более двадцати "застойных" лет. Такие "пароходы" тонут редко -
у них многослойная обшивка корпуса, и если пробоина не глубока,
подлатавшись, они вновь пускаются в плавание, хотя бы каботажное.
Вернулся в газету. Странное чувство облегчения овладело мной. Я еще не
знал никаких подробностей, когда мне позвонила жена и передала разговор с
отцом. Он сказал, что вопрос с ним решен. Подбодрил тем, что на заседании
Президиума ЦК отметили рост подписки на газету "Известия" (с 400 тысяч в
1959 году до почти 9 миллионов на октябрь 1964 года) и что мне, как было
сказано, "подыщут соответствующее журналистское занятие".
Мои заместители Гребнев и Ошеверов, видимо, о чем-то догадывались. Я не
стал томить их и коротко рассказал о случившемся. Сидели в кабинете втроем.
Телефон молчал, хотя было самое горячее газетное время. Вот-вот должно было
появиться сообщение ТАСС о моем освобождении. Я поручил подписать газету
Ошеверову. К этому времени мы проработали с ним вместе почти пятнадцать лет,
начинали еще в "Комсомольской правде". Алексея Гребнева я знал больше
четырех лет, только по "Известиям", - он работал заместителем у прежнего
главного редактора - Губина и остался на этом посту, когда я пришел в
газету.
Мизансцена, возникшая после моего сообщения о визите в ЦК, отчетлива в
моей памяти. Постепенно, даже не осознав этого, замы отвели от меня глаза,
потом перестали смотреть друг на друга, как бы боясь выдать нечто таившееся
в их душах и, возможно, видимое со стороны. Я понял, что им тяжело, что они
растеряны и обескуражены, и, не испытывая моих коллег дольше, попрощался.
Попросил своего помощника Артура Поднека оформить приказ о моем уходе в
очередной отпуск и получить отпускные. Пятьсот рублей, за вычетом
подоходного налога и прочих удержаний. Поднеку я сказал, что все вопросы -
завтра.
Остался в кабинете один. Вот и пришел момент прощания. В этой большой
комнате на пятом этаже известинского здания я проводил времени куда больше,
чем дома. До мелочей был знаком пейзаж, видный сквозь круглые окна,
расположенные почти под потолком, - крыши домов на площади Пушкина. Кабинет
был просторен. Никакой пышной мебели, книжных шкафов с декоративным рядом
книг классиков марксизма-ленинизма, которых в подобных кабинетах никто не
читает. Не было в нем и портретов руководителей. Большой рабочий стол без
ящиков, еще больший - для заседаний редакционной коллегии. На одной из