"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.2 ("Звено": 1926-1928)" - читать интересную книгу автора

прельстить, кому-нибудь нравиться. Но ведь нравилось, - это несомненно, и не
толь ко нравилось, а даже вызывало жаркие "литературные дискуссии" о новом
прозаическом стиле! Для иллюстрации того, о чем я говорю, приведу пример.
По ходу повести Яковлеву нужно сказать: "Настала война", "была
объявлена война", - или что-нибудь в этом роде. Он пишет:
"Пришел день, и по всей великой стране из края в край прошла высокая
костлявая женщина с сумрачными глазами, одетая во все черное; она постучала
во все окна и сказала короткое слово:
- Война".
Потом настает революция:
"Пришел день, когда женщина с тонкими поджатыми губами, вся в красном,
прошла из края в край всей страны и стукнула во все двери:
- Революция".
Невыносимо! Можно испортить самый глубокий замысел такими
плоско-фальшивыми образами. И "Повольники", в которых особой глубины не
было, оказались испорченными.
Очень медленно Яковлев освобождается от этого налета. Сказать, что он
возвращается к прежнему способу письма, было бы не совсем верно и, пожалуй,
умалило бы достоинства тех вещей, которые Яковлев печатает теперь. Часто
случается, что художник, окунувшись с головой в болото модных приемов,
увлекшись недолговечными "достижениями", их затем сбрасывает. Почти всегда в
таких случаях он выходит на Божий свет с обновленным опытом, с новой
разборчивостью, более острой, чем прежде. Он больше не отрицает огулом всего
старого, но он видит пыль и мусор, скопившийся в старом. Так раскаявшийся,
смирившийся поэт-символист, вновь обратившийся к простоте, не похож все же
на поэта-восьмидесятника. Простота его другого качества, она омыта,
освежена. Так и последние повести Яковлева не похожи на рядовую
беллетристику из сборников "Знания", например. Они значительно чище, в них
нет клише.
Из повестей, собранных в двух томах собрания сочинений Яковлева,
выделяется "В родных местах". О ней-то я и писал недавно в "Звене". Перечтя
ее, выносишь то же впечатление подлинной одаренности автора. Очень хороша у
него графская семья, вернувшаяся в свою разоренную деревню: верно
психологически, правдиво в смысле бытовой передачи. Никакой
тенденциозности - ни вправо, ни влево. В последнем сборнике "Недра" помещен
новый рассказ Яковлева "Дикой", еще более удачный, чем "В родных местах",
но, пожалуй, менее самостоятельный, слегка "под Горького". Дикой - молодой
лесничий, темный парень, звереныш, сбитый с толку революцией. Горьковская
тема, по-горьковски она и разработана. Но ведь если заимствовать, то лучше
уж у Горького, чем у Пильняка! Да и неизвестно, заимствование ли это.
Возможны и другие объяснения: писатель большого дарования яснее слышит тему
времени, голос времени, дух его и отчетливее передает то, что слышит. Те,
кто помельче, прислушиваются к тому же и то же передают, но слабее. Отсюда
видимость подражания. Литература похожа на хор. В хоре голоса не подражают
один другому, но мелодия ведется верхними голосами, а остальные этой мелодии
сопутствуют. Едва ли поэты поголовно подражали Пушкину или Боратынскому.
Однако есть нечто ощутительно-общее у всей плеяды. То же можно сказать и о
"перепевах Блока", в которых часто упрекают наших современников. То же
относится к подража телям Бунина или Горького.