"Георгий Адамович. Оправдание черновиков" - читать интересную книгу автора

Георгий Адамович (1892-1972)


ОПРАВДАНИЕ ЧЕРНОВИКОВ


ОПРАВДАНИЕ ЧЕРНОВИКОВ
(Новый журнал, 1964, №76, с.115-125)
(основная часть, с небольшими изменениями, вошла в основной свод
"Комментариев")

* * *

Теоретики "нового романа" по-своему правы, - но только частично
правы, - упрекая прежних писателей в искусственных и произвольных
психологических выдумках. Человек, утверждают они, знает только то, что
думает и чувствует сам. О других людях мы судим по их словам, действиям,
случайным поступкам, не зная, чем эти слова и поступки вызваны, сплошь и
рядом ошибаясь в их истолковании. Как же решается писатель переходить от
одного своего героя к другому, делая вид, что все творящееся в сознании этих
различных людей ему в точности известно? Что получается? Марионетки, куклы,
более или менее успешно выданные за живые существа. Писатель вправе говорить
только о том, что видит и слышит, не устанавливая в потоке внешних
впечатлений никакой внутренней связи. А читатель свободен: связь он может
найти, может и остаться в недоумении, если ему кажется, что она отсутствует.
Доля правды в этих утверждениях есть. Действительно, было в прошлом,
выходит и в наше время множество бытовых и психологических романов, в
которых жизнь воспроизведена лишь призрачно-верно: читая их, мы ничего не
узнаем общего и постоянного, ничем не обогащаемся. "Раскрыла книгу: "Вера
сидела у окна..." А какое мне, в сущности, дело до Веры?" - писала когда-то
насмешница Тэффи, ловя себя на мысли, знакомой, вероятно, многим читателем.
Правильно: какое мне дело до Веры! Не все ли равно, выйдет она замуж или с
горя станет монахиней? При любопытстве к житейским фактам и происшествиям
можно удовлетвориться газетной хроникой: там по крайней мере всё точнее и
короче, да и обходится без постылых литературных блесток и стереотипных
красот.
Но к Бальзаку или Диккенсу, к Толстому или Марселю Прусту упрёк "новых
романистов" отношения не имеет. У тех был дар перевоплощения, была особая
"интуиция бытия", и читая их, мы узнаем что-то новое, важное, вечное о людях
и жизни, а вовсе не только "убиваем время", как с Верой, сидящей у окна. У
Флобера этот дар был, пожалуй, слабее, но он именно о нём думал, когда
сказал, что "мадам Бовари - это я". Без способности перевоплощения самому
искусному роману - грош цена, а что способность эта крайне редка, спору нет.
"Все можно выдумывать, нельзя только выдумывать человеческой
психологии", - сказал Толстой о Горьком. Если бы запрещение
обманчиво-реалистических выдумок и подделок "под жизнь" стало непреложным
правилом, книжный рынок быстро оскудел бы, и вместо десяти тысяч романов в
год появлялось бы два-три, не больше. Но сокрушаться об упадке культуры не
было бы причин.