"Георгий Адамович. Table talk I, II" - читать интересную книгу автора

о положении во Франции, о Гитлере, о котором Жид сказал, что, по его мнению,
он "крупнее Наполеона".
После завтрака заговорили наконец о литературе. Хозяин и гость явно
нравились друг другу, хотя мало имели общего: Бунин - словоохотливый,
шумный, насмешливый. Жид - сдержанный, вежливо улыбавшийся бунинским шуткам,
но отвечавший на них, как на замечания серьезные. По-французски Бунин
говорил плохо. Жид по-русски - ни слова.
Толстой и Достоевский: рано или поздно разговор должен был их
коснуться, и так оно и произошло. Бунин знал о преклонении Жида перед
Достоевским и принялся его поддразнивать. Тот отвечал коротко, уклончиво,
неожиданно переняв бунинский шутливый тон, - вероятно, для оправдания своей
уклончивости. Бунин произнес имя Толстого, как бы для окончательного
уничтожения и посрамления Достоевского. Жид пожал плечами, развел руками,
несколько раз повторил "гений, да, великий гений...", но признался, что для
него "Война и мир" - книга чудовищно скучная ("un monstre d'ennui").
- Что? Что он сказал? - громко переспросил Бунин по-русски и, схватив
огромный разрезной нож, с нарочито зверским видом замахнулся им, будто
собираясь Жида убить. Жид рассмеялся и долго, долго весь трясся от смеха.
Потом заметил:
- Я сказал то, что думаю действительно. В печати я, конечно, выразился
бы иначе, не так откровенно. Но над "Войной и миром" я засыпаю... А вот
позднего Толстого очень люблю. "Смерть Ивана Ильича". "Воскресение" - это
незабываемо, это удивительно!
Не помню, как и в связи с чем я процитировал фразу из одной статьи
Клоделя: "Это было в те годы, когда Толстого и Ибсена считали большими
писателями..."
Жид пришел в полнейший восторг, опять весь затрясся от смеха и даже
хотел записать цитату, приговаривая:
- О ла-ла, о ла-ла!.. Он один способен сказать подобный вздор, в этой
области у него соперников нет.
Под вечер мы спускались с бунинского холма к автобусу. Речь зашла о
французской печати, подлаживавшейся к оккупационным властям, и я выразил
удивление, что такой человек, как Франсуа Мориак, печатается в "Кандиде",
ежедневной газете сверхпетеновского склада.
Жид сказал:
- Да ведь ему платят сто тысяч франков за каждую главу романа. А сто
тысяч это сто тысяч!

* * *

Толстой и Достоевский.
Вечная русская тема, да и только ли русская? Не два романиста, а два
мира, два отношения к бытию, при общей у обоих глубине и значительности
этого отношения. Оттого спор и неразрешим, оттого он в самой сущности своей
неисчерпаем.
Когда Анлрэ Мальро пишет: "Толстой в изображении заурядного чиновника
перед лицом смерти не менее велик, чем Достоевский в речах Великого
Инквизитора..." - за этим его "не менее" чувствуются дни и годы к себе,
своему творчеству относящегося раздумья.
Джемс Джойс назвал "величайшим из всех когда-либо написанных