"Ильдар Абузяров. Подстилка из соломинок" - читать интересную книгу автора

доцарапываясь до бедра, но мне попадались лишь льготные справки: справка
ученика школы слепых и слабовидящих детей, справка беженца, справка дурака
из дурдома, справка помощника депутата, справка инвалида третьей группы,
справка ученика тринадцатого класса детдома и еще тысячи, тысячи справок. И
хоть бы одна справка из пункта обмена валюты или из нотариальной конторы - о
наследстве!
В конце концов нервы мои не выдержали и, схватив в охапку кондукторшу,
я вынес ее из троллейбуса на остановке "Площадь Сенная" (ранее Свободы).
- Смотри, - сказал я, не отпуская ее из своих рук, - здесь тоже живет
гражданский бог. Слышишь.
И несколько минут мы стояли молча и обнявшись.
Но иногда мы гуляли по Питеру, зарабатывая себе на жизнь ногами и
музыкой. Мы гуляли по Питеру до сведения ног и скул, потому что холодный
ветер хлестал нас по самым уязвимым местам (ногам и скулам). И тогда мы
разговаривали.
Ночью мы поднимались на какой-нибудь чердак, в доме Мандельштама или
Бродского, доставали спальные мешки.
- Расслабься, - говорила мне Эля, - расслабься, будь, как трава,
преврати этот дом в шалаш.
- Расслабиться?
- Расслабься, не думай ни о чем. Ведь ты лучше меня знаешь, что
трубадуры выросли из суфиев, а от трубадуров оттолкнулось Возрождение, а от
Возрождения классицизм, а из классицизма вырос джаз и рок-н-ролл.
Расслабься, будь, как трава, а я пока поищу что-нибудь поесть.
И она убегала искать, а я писал ей очередную песню, зная лучше нее
законы гармонии. Но это еще вопрос, кто из нас лучше знал ледяной ветер.
- Привет, - улыбалась она, вернувшись, - вот сигареты, вот полбутылки
пива и еще хлеб.
- Не надо все это, - заводился я и грубо, ногой, отталкивал ее
подношения, - не надо, я ведь трава, что превращает дома этих сытых ублюдков
в шалаш. Зачем мне пить и есть?
Да, иногда мы гуляли по Питеру, то и дело возвращаясь к
сфинксам-лягушкам, чтобы погладить им пальцы и загадать сокровенное желание.
И когда мы гладили сфинксам-лягушкам пальцы, что так похожи на гриф
семиструнной гитары, я находил ледяную от страха руку Эли.
Покажите мне женщину, которая преспокойно может погладить чудище,
похожее на льва, - и уж совсем жуткий страх охватывает женщин при слове
"лягушка".
- Не бойся, глупышка, это всего лишь новорожденная болонка и старая
русалка.
- А я и не боюсь, я загадываю желание, - говорила она и бледнела еще
больше.
- Скажи мне твое желание, и я постараюсь исполнить его.
- Нельзя.
- Скажи, - я сжимал-брал ее пальцы в плен, одновременно начиная рыться
в безжалостно распахнутых глазах, словно глаза - это дневники, где ничего не
понять.
- Нельзя, - в эту минуту ее глаза были безжалостны ко мне.
Что касается моих желаний, то я мечтал, чтобы моя музыка рождалась в
самых глубинах, в роднике у сердца, а потом, превращаясь в семь ручьев,