"Ильдар Абузяров. Мексиканские рассказы для писателей" - читать интересную книгу автора

бренчит монета, бряк-бряк, ударяясь о ключи, в голове скрипучей коростелью
кричит музыка, в то время как капель барабанными палочками ударяется о
мостовую, а мои пальцы о клавиатуру - вот он, Родригио, своей каучуковой
подошвой то там, то здесь проламывает корку ломкого весеннего снега,
пробиваясь к черной земле. К земле, что пахнет сеном и хлебом, отцовским
сеном и материнским хлебом, как это ни пафосно звучит.
И я бы шел без оглядки вместе с Родригио, зная, что на каждом новом
месте, где ступит его нога в ботинке с каучуковой подошвой, появится
покоренная нами земля. И наша уверенность будет расти от шага к шагу, от
слова к слову, ведь он идет не просто так, а идет к дому Андре, где встанет
под сенью дерева, уставившись на белую стену дома, не в силах предпринять
больше ни шага, как я не в силах вымолвить больше ни слова.
Ведь, о ужас, я дошел уже до следующего, пока еще белого листа бумаги,
и нам приходится преодолевать себя заново.
И нельзя сказать, что мы с Родригио робкого десятка, что мы с ним
молчуны или тупицы. Просто Родригио, он как-то весь робеет, съеживается,
стоя под сенью дерева и смотря на белые стены и окна, ведь это все-таки дом
Андре, а не хухры-мухры. И вот пока он там стоит, собираясь с силами, дрожит
от холода и смотрит в теплые лучезарные окна Андре, мое сердце сжимается от
негодования - ну, покажись же, Андре, помоги нашему мышонку Родригио!
Видишь, с какой надеждой он уперся взглядом в твои окна - и я навожу мышь на
белые окна Андре, обозначая курсором прицел влюбленных глаз Родригио.
Я бы и сам с радостью помог ему, с радостью шагнул бы на белый лист, да
хотя бы прямо так, прямо в домашнем халате и носках на холодный безмолвный
снег, так напоминающий кожу на лице Андре, чтобы подбодрить парня, хлопнуть
его по плечу, - мол, соберись с духом, Родригио, - ну же, дружище, вперед, -
она ждет тебя.
Да сделай же что-нибудь, наконец. Возьми хотя бы камешек и брось его в
окно. Ну же, вынь булыжничек из мостовой. На тебе булыжничек, у меня их
столько под рукой, этих непригодных ни для чего каменных плиток клавиатуры,
хочешь - кинь в безмолвное светлое окно Андре букву Х. Или букву У.
А лучше всего самую главную букву, А - Андре. А ты, Андре, что же ты не
появляешься? Покажись, улыбнись нам своей лучезарной улыбкой. Ну, покажись
хоть на секунду. А ты, Родригио, чего же ты стоишь, вперед, на штурм новых
высот!
Я бы сам с удовольствием вместе с ним бросился на эту стену, лез бы
рядом с ним, цепляясь за кирпичи, вверх и вверх к светящемуся окну и лицу
Андре. Я бы не жалел своих рук, исцарапал бы в кровь все пальцы, цепляясь
ими за кирпичики клавиатуры, лишь бы история продвигалась вперед, хоть
как-нибудь, любыми способами, здесь уж не до щепетильности, здесь все
средства хороши; но я не могу. И нельзя сказать, что мы с Родригио лежебоки
или трусы, когда дело касается любви. Нельзя сказать, что Родригио пожалеет
себя в ответственную минуту. Нет, он бы рад умереть за Андре, он бы с
легкостью отдал за Андре жизнь, лишь бы она была к нему хоть чуть более
благосклонна.
И вновь я хожу вокруг дома Андре кругами, ища брешь в стене ее
крепости. А потом сажусь на шатающийся табурет с подпиленными ножками и
начинаю судорожно точить карандаш, так похожий своей жесткостью на
единственную неподпиленную ножку табурета. Не знаю, сработает ли это, но мне
кажется, я придумал для Родригио одну такую фишку, нашел такую удачную