"Ахмедхан Абу-Бакар. Ожерелье для моей Серминаз" - читать интересную книгу автора Подари и им лучи сиянья -
И еще счастливей станешь ты. Если ж горькая беда нагрянет, Сердце взяв в железные тиски, - Поделись с людьми на гудекане: Разобьют они твое страданье И с собою унесут куски. Слушай говорящих, но в молчанье Не сиди. Обдумав, не спеша Молви слово сам на гудекане - Мудрость мира копится веками, А в веках - народная душа. Вот на гудекане и произошел однажды ожесточенный спор: что появилось раньше - дерево или плод? - Плод! Потому что из его семян вырастает дерево! - утверждали одни, вколачивая каждое слово, как гвоздь. - Дерево! Потому что только оно дает плоды, из семян которых вырастают такие же деревья! - протестовали другие так торжественно, будто чеканили свои доводы золотом на лезвии шашки. И только один человек не вмешивался в этот спор. Это был мой дядя, с завидным спокойствием покуривавший трубку слоновой кости, пожелтевшую от дыма и никотина так, что она стала похожа на янтарную. Мой уважаемый дядя утверждает, что над головой мужчины всегда должен быть дым - либо табачный, либо пороховой, иначе какой же это мужчина! Но, доброго "нигла чишлик", что значит молочный шашлык. А молочным он называется потому, что хорошие хозяйки сутки держат мясо ягненка в молоке. Спор на гудекане разгорался все с большим ожесточением, как вдруг спорщики заметили, что мой дядя молчит. И все смолкли от удивления, потому что не бывало случая, чтобы голос моего дяди не звучал на гудекане. И кто-то встревоженно спросил: - Не заболел ли ты, Даян-Дулдурум? Настоящего имени дяди аульчане не помнят, да он и сам, наверно, забыл его. Однако имя Даян-Дулдурум известно в горах так же, как бывает известен в ауле бык с белой отметиной на лбу. И вы, конечно, заметили, какое оно звонкое: Даян-Дулдурум! И может, подумали: какое хорошее имя! Но не торопитесь с похвалой, потому что "Даян-Дулдурум" значит: "Постой, пока заряжу!" - а так горцы стали называть кремневку, когда появилось скорострельное оружие. Родился мой дядя в ночь между двумя веками, одной ногой ступил в девятнадцатый век, а другой - прямо в двадцатый, неизвестно только, какой ногой в какой век. И в ту ночь его отец, а значит, мой дед, поняв по стонам жены, что время настало, схватил со стены кремневку, торопясь дать салют в честь своего первенца, и крикнул, чтобы сын подождал объявляться на свет, пока не будет заряжено старое ружье: "Даян-Дулдурум!" С тех пор имя Даян-Дулдурум и закрепилось за моим дядей, как клеймо на крупе коня. И он так привык к этому имени, что удивился бы, назови его кто-нибудь иначе. Даян-Дулдурум, мой почтенный дядя, трудился с детского возраста. Начал |
|
|