"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Человек, который не мог творить чудеса" - читать интересную книгу автора

библиотечный холл, подойти к дежурной мисс Стивенс и взять у нее все тома
Британской энциклопедии.
Она не удивилась, молча выписала карточку и указала служителю на
ближайший стол в читальном зале, куда можно было погрузить все кирпичи
томов в синих, строго академических переплетах.
Никто не обратил на это особенного внимания: студенты и научные
сотрудники кафедр нередко брали для работы по дюжине книг. Один из таких
сотрудников устроился за столом против меня, водрузив перед собой
стопочку, правда, поменьше весом. Я знал его - Смитс, не то Смэтс,
аспирант из отделения языка и фонетики. Мы сухо кивнули друг другу и
склонились над книгами. Но я не учел усталости пальцев - перелистывать
многостраничные тома Британской энциклопедии было им не по силам. Они
стали тормозить, задерживать страницы на поворотах. И тут произошло нечто
неожиданное: страницы сами стали перевертываться без участия пальцев. Мне
оставалось только присмотреться полсекунды, и страница с мягким шелестом
ложилась налево, открывая следующую для бездумной фиксации. Мысль спала,
как и дома во время "чтения" газет, - я лишь тупо следил за
перевертывающимися страницами.
В читальном зале не разговаривали, но мой визави, должно быть, не
выдержал.
- Как это у вас получается? - спросил он шепотом, еле подымая отвисшую
челюсть.
- Что, что? - не понял или не расслышал я.
- Сттт... раницы, - сказал он заикаясь.
Мне тут же была дана возможность все осознать, понять и даже
развеселиться.
- Телекинез, - грозно прошептал я. - Мысль перелистывает страницы.
Смитс или Смэтс поперхнулся, съежился и молча пересел со своей
стопочкой книг за другой стол. Он не любил чудес.
А я, уже все понявший и внутренне давно подчинившийся, продолжал
фиксировать глазами-объективами каждую перевернутую страницу. Они
методично шелестели, щекоча приближенные к ним для видимости подушечки
пальцев. Три часа автоматической бездумной работы, тысячи моментальных
снимков в подсознательной памяти - и никакого следа в памяти сознательной.
Короче говоря, с моей помощью Орля выучил английский язык и собрал всю
информацию о нашем мире, втиснутую в строй томов Британской энциклопедии.
Я вспомнил разговор во сне со своим отражением в зеркале: "Мне нужны твои
глаза, чтобы видеть то, что ты видишь, твои уши, чтобы слышать то, что ты
слышишь, и твоя кожа, чтобы ощущать тепло или холод прикосновения. Мне
нужен твой мозг, чтобы восхищаться тем, что тебя восхищает, страшиться
того, что страшит тебя, и удивляться тому, что тебя удивляет". Я дал ему и
язык, и глаза, и мозг.
И даже уходя из библиотеки и потирая уставшую поясницу, я все еще не
был свободен. Новый приказ побуждал меня найти Вэла и Сузи, вернее, одну
Сузи с непонятным и для нее и для меня требованием. Непонятным и даже
невероятным оно прозвучало лишь в момент оглашения, до этого я знал только
то, что должен увидеть Сузи. Мне повезло: я нашел ее на скамейке у дверей
ее факультета, она просматривала записи лабораторных работ.
- Срочное дело, Сузи, - сказал я, не здороваясь. Какое дело, я еще не
знал.