"Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Хождение за три мира (Авт.сб. "Тень императора") (детск.)" - читать интересную книгу автора

спор походил на диалог двух совсем неидентичных и даже непохожих "я".
Возникавшая мысль тотчас же опровергалась другой, откуда-то вторгшейся или
кем-то внушенной, но агрессивной и подавляющей.
"И скамейка та же".
"Не та. На Пушкинском зеленые, а не желтые".
"И дорожки те".
"Эти уже. И где гранитный бордюр?"
"Какой бордюр?"
"А лужайки нет".
"Какой лужайки?"
"У корта. Здесь был теннисный корт".
"Где?"
Но я уже оглядывался с чувством нарастающей тревоги. Раздвоение
исчезло. Я вдруг осознал себя в новом, странно изменившемся мире. Когда вы
идете по улице, где все вам привычно и все примелькалось глазу, вы не
обращаете внимания на мелочи, на детали. Но стоит им внезапно исчезнуть, и
вы остановитесь, охваченный чувством недоумения и тревоги. Пейзаж был
только похожим, но совсем не тем, какой я знал, проходя по этим тысячи раз
исхоженным бульварным дорожкам. И деревья, казалось, росли по-другому, и
кусты были не те, и самый бульвар я почему-то называл не Тверским, а
Пушкинским.
По привычке я взглянул на часы, а рука так и повисла в воздухе. И
пиджак был совсем другой, не тот, какой я надел с утра, и вообще не мой
пиджак, и часы были не мои, а под ремешком от часов кривился шрам,
которого, может быть, только минуту назад не было вовсе. А сейчас это был
застарелый, давно заживший шрам, след пули или осколка. Я посмотрел на
ноги - и туфли были не мои, чужие, с нелепой пряжкой на боку.
"А вдруг и внешность у меня не та, и возраст не тот, и вообще я - это
не я?" - обожгла мысль. Я вскочил и не пошел, а побежал по дорожке к
театру.
Театр стоял на том же месте, но это был другой театр, с другим входом и
другими афишами. На его репертуарном табло я не нашел ни одного знакомого
названия. Только в темных, не освещенных изнутри дверных стеклах
отразилось знакомое лицо. Это было мое лицо. Пока оно было единственным,
что было моим в этом мире.
Только теперь я почувствовал, как у меня болит голова. Помассировал
виски - боль не проходила. Вспомнилось, что где-то поблизости, кажется на
площади, была аптека. Может быть, она уцелела, на мое счастье? Площадь уже
виднелась в мелькании пересекающих проезд автомашин, и я поспешил вперед,
продолжая недоуменно и тревожно оглядываться. Домов по проезду Пушкинского
бульвара я точно не помнил, но эти как будто не отличались от них - только
не было привычных, бросающихся в глаза фонарей над подъездами, да и
номерные знаки были другие.
У выхода на площадь, куда вливалась зеленая река бульвара, я буквально
остолбенел: устье ее было пусто. Пушкина не было. На мгновение мне
показалось, что у меня остановилось сердце. Голая каменная плешь на месте
памятника уже не тревожила, а пугала. Я закрыл глаза в надежде, что
наваждение исчезнет. В этот момент кто-то проходивший мимо толкнул меня,
может быть и нечаянно, но так сильно, что я невольно повернулся на
каблуках. Наваждение действительно исчезло: я увидал памятник.